— Он пытался подстрелить тебя, и мы схватились, — наконец удалось вымолвить Берто. — Он оказался сильнее, и мне пришлось бежать. А Желтая бросилась за ним, когда он побежал за мной.
Ирландский мальчик вытер пальцы о траву и Воронья Кость кивнул ему.
— Хороший трюк.
— Мы держим собак, а они вечно грызутся меж собой, — ответил он спокойно. — А теперь, мы можем пойти и помочь моему отцу?
— Показывай дорогу, — приказал Воронья Кость, и мальчик пристально посмотрел на стонущего Лейфа. Воронья Кость вздохнул; не стоило оставлять в тылу кого-то из врагов, даже раненого, такого как Лейф. Олаф подошел к нему, вспомнив как высокий, длинноногий Лейф смеялся вместе со всеми вокруг костра, как тянул веревки во время шторма. Статный воин с аккуратно подстриженной бородой с проседью, когда он напивался, то хихикал совсем как девушка.
Лейф потерял шлем, но на его голове всё ещё сидел стёганый подшлемник, словно женский чепчик, выглядевший нелепо на бородатом воине. Но сейчас было не до смеха, и Лейф даже перестал стонать, когда Воронья Кость опустился на колени, и блестящие чёрные глаза раненого наполнились страданием, он хорошо понимал, что сейчас должно произойти.
— Ты же принц, — выдохнул он, слюна выступила на губах. — Прояви милосердие.
— Однажды, — произнёс Воронья Кость задумчиво, — где-то далеко-далеко, не спрашивай меня где, дровосек отправился в лес с топором на плече. Деревья встревожились и обратились к нему: "Ах, господин, позволь нам счастливо пожить ещё немного?" То было время, когда деревья разговаривали как люди, ну ты понимаешь.
— Я понимаю беспокойство тех деревьев, — выдохнул Лейф, желая затянуть историю. Из разодранного предплечья сочилась кровь, боль была невыносима и ослепляла его; из раны виднелась белая кость, и он не хотел разглядывать её ещё ближе. Воронья Кость не обратил внимания на ремарку.
— Дровосек ответил, что с радостью позволил бы им, — продолжил Олаф, — но добавил, "как только я вижу этот топор, мне сразу же хочется пойти в лес и приняться за работу. Тут нет моей вины, во всём виновато лезвие топора". "Не вини лезвие", — ответили деревья, — "мы знаем, что рукоять топора сделана из ветви, что росла в нашем лесу, она виновата больше, чем кусок металла, потому что именно она помогает уничтожать своих же родичей".
Дровосек поплевал на ладони, вызвав среди деревьев панику.
"Вы совершенно правы", — сказал он, — "нет врага хуже, чем предатель". И принялся рубить.
Лейф попытался сглотнуть, но у него пересохло в горле.
— У тебя есть ещё одна история? — начал он, но яркий блеск клинка заставил его зажмуриться, спазм сжал горло, оборвав Лейфа на полуслове. Он почувствовал, как на глаза опускается ладонь Вороньей Кости и услышал его голос.
— Скажи Хель — не сейчас, но скоро.
Воронья Кость поднялся на ноги и заметил, что ирландский мальчик смотрит на него настороженно, словно жёлтая сука. Берто опустился на колени рядом с Лейфом и надвинул на его лицо подшлемник; похоже венд молился, как принято у христиан.
— Ты рассказываешь истории всем, кого убиваешь? — спросил мальчик, и Воронья Кость просто улыбнулся и нахлобучил шлем на голову.
— Я никогда не попрошу тебя об этом, — пробормотал мальчик.
— Напомни-ка своё имя? — спросил Воронья Кость, и мальчик нахмурился.
— Экхтигерн мак Ойенгуссо.
— Эк, значит, — сказал твёрдо Воронья Кость. — Веди.
Поднялся ветер и растрепал туман, словно волосы ведьмы, поэтому они сразу увидели тело, лежащее прямо перед дверью в потемневшей торцевой стороне церкви. Воронья Кость рассеянно разглядывал высокое здание, выстроенное из камня и дерева, и дивился, зачем люди приложили столько усилий на постройку, если большую часть времени не живут там. Такое же бесполезное строение, как и каменная башня неподалёку, — высокая, хрупкая и острая, высотой в две корабельные мачты, она служила лишь для того, чтобы закрепить на ней колокол.
— Христос и святые угодники храните нас! — воскликнул ирландский мальчик, перекрестившись при виде лежащего ничком тела возле двери.
— Во веки веков, — выпалил Берто. Воронья Кость резко взглянул на него — Олаф и не предполагал, что венд настолько истовый приверженец Христа, что даже знает молитвы, но вид мертвеца прогнал из его головы эти мысли.
Это оказался Горм, шея свёрнута набок, череп расколот словно яйцо, лужа крови растекалась под ним большим тёмным озером, достигнув коленей.
— Одним меньше, — прорычал Олаф и посмотрел на приоткрытую дверь. Задняя дверь, или потерна, как назвал её мальчик, использовалась для повседневного входа и выхода в храм, а большую дверь отворяли лишь при скоплении народа, чтобы позволить людям славить своего бога.