— От вас двоих толку немного, — презрительно ответил мальчик, — но у меня две здоровые ноги, и я владею копьём.
— Хватит, — сердито отрезал старик. — С нами Гиле-попрошайка, который видел сражения, а ты нет. Скорее всего, если нагрянут налётчики, в следующем году станцевать ты уже не сможешь.
Он обернулся к Эрлингу, и казалось, удивился, что фляга всё ещё у него в руке. Он поднял её за здоровье гостя и глотнул, причмокнув губами, и хмуро взглянул на мальчишку.
— Довольно. Ты выпил достаточно, уже грубость от остроумия отличить не можешь.
Эрлинг рассмеялся и покачал головой с грустной усмешкой.
— Если придёт королева Ведьма вместе со своим сыном и тем оборотнем, — произнёс он, — то лучше сбежать. Но это вряд ли случится. В конце концов, — зачем им нападать на Хольмтун, разве тут есть что-то ценное?
Старик сердито сплюнул в огонь.
— Какой-то узник, — сказал он. — Его упрятали в крепость, чтобы тот ответил на вопросы Огмунда.
— Он должен отвезти его к Олафу в Дюффлин, — сказал Деревянная нога, — но хочет получить ответы сам, чтобы блеснуть умом перед королём и ярлом.
— Да, — сказал Эрлинг, немного потянувшись, чтобы плащ лёг посвободнее. Промелькнула какая-то тень, будто сова в полёте, и только он заметил это. — Всё верно, как я слышал, и вам выпало нелёгкое испытание стоять здесь, это уж точно. Вы кажется храбрые парни, к тому же мы с вами разделили выпивку этой ночью, так что мне правда, очень жаль.
Старик поднял флягу к губам, и, сообразив, что та пустая, опустил её.
— Тебе жаль? — произнёс он в недоумении, протягивая пустую флягу Эрлингу. — О чём же жалеть, — кроме того, что эта замечательная фляга опустела?
Он передал пустую флягу Эрлингу, тот взял её одной рукой, и поднял другую, сжимая ярко мерцающую сталь.
— Вот о чём, — сказал Эрлинг и нанёс три быстрых резких выпада в рёбра старика, подхватив его падающее тело, так что потрясённые слезящиеся, ничего не понимающие глаза старика уставились в его собственные. Последнее слабое дыхание умирающего пошевелило волоски в носу Эрлинга.
— И его жаль, — добавил Эрлинг, кивнув Деревянной ноге, придерживая одной рукой тело старика, укладывая его на мостовую. Деревянная нога засуетился, когда за его спиной из тьмы выросла тёмная фигура; он успел увидеть ангельское лицо, кроваво-красное в отблесках пламени костра, прежде чем яркая вспышка света навсегда лишила его зрения.
Оставшийся в живых мальчик захныкал и попятился, ужас сковал его горло. Од вышел из темноты и направился к нему, наклонив голову на бок, словно птица, изучающая жука. Он взмахнул мечом чтобы заставить мальчика задёргаться в танце.
— Кончай его, — резко произнёс Эрлинг, Од пожал плечами и молниеносно, словно гадюка ударил.
Эрлинг свистнул, и сейчас же из темноты хлынули воины с Гудрёдом во главе, они миновали оставшийся без охраны подъёмный мост и сломанные ворота, перешагивая через мёртвые тела и кровь, и оказались внутри крепости Хольмтуна.
Где-то в глубине крепости, Огмунд, обливаясь потом, стоял перед подвешенным Хоскульдом, обнажённое тело торговца темнело пятнами крови и дерьма. Огмунд подумал, что стоило позвать Мёрдо, чтобы тот сделал всю грязную работу кнутом и раскалённым железом. Всё это ему не нравилось, ладонь ныла от ожога, к тому же здесь воняло, но соблазн самому выпытать сведения, за которыми охотились многие, был слишком велик. Хорошо, что здесь никого не было, за исключением его корабельной команды.
Старею, подумал он со злостью и поднял кнут. Он задавался вопросом, — а действительно ли торговец рассказал ему всё что знал? О хромом священнике и записанном послании, хранящимся у монахов, — он бросил взгляд в сторону, на пергамент, взятый из монастыря. Монахи, конечно же, немного повозмущались, как он слышал. Пергамент был опечатан, на нём начертана надпись, — для ярла Орма, как сказал торговец, — так что это могло быть правдой, а могло и нет, так как Огмунд не умел читать. Он даже не знал ни одного ярла по имени Орм.
— У тебя есть что сказать ещё, — прошептал он висящему окровавленному Хоскульду и глубоко вздохнув, занёс кнут, поморщившись из-за резкой боли в боку. — И я выбью из тебя это.
На лестнице раздался топот, и он раздражённо обернулся; он не хотел, чтобы кто-то находился поблизости, пока торговец не выложит всё, что знает.
— Мёрдо, я же сказал тебе...
Но это был не Мёрдо. Это оказался сын королевы Ведьмы, а за ним — тот самый убийственно-прекрасный юноша.
Он успел лишь осознать, насколько на самом деле он стар и медлителен, прежде чем юноша с ангельским лицом лишил его жизни, сжимая в руке блистающую сталь, холодную и посеребрённую, словно зимний рассвет.
Команда Вороньей Кости
Ирландское море — чёрные воды, окружённые скалистыми берегами, оно может оказаться коварным, даже если небо только что было чистым и голубым. Словно улыбающаяся женщина, как сказал Стикублиг, которая держит одну руку за спиной, сжимая сковороду в качестве последнего довода.
Два корабля постоянно меняя галсы, мучительно тащились от Хвитранна на юг, — Воронья Кость не захотел идти на вёслах и снова потерять кнорр — поэтому у людей болели мышцы, они тягали парус вверх и вниз, пока не стёрли ладони. Но, тем не менее, воины не жаловались, поскольку совсем недавно они сожгли крепость и убили лорда Галгеддила; и возможность отказаться подальше от мёртвых тел на берегу стоила волдырей и боли.
— Была бы у нас сейчас Штормовая шляпа Финна, — прокричал Кэтилмунд, когда первый свежий порыв ветра налетел с левого борта, закручиваясь, как язык облизывающейся кошки, так что "Тень" накренилась и задрожала.
Те, кто знал о чудесном, по общему мнению, головном уборе Финна, засмеялись, но Воронья Кость остался мрачен; ему не нравились белоголовые, с раздвоенным хвостом, птицы Ран, которых он заметил ранее, они проносились сквозь барашки на волнах, низко и быстро, словно стрелы.
— Птицы Святого Петра, — заявил Горм, заметив, что Воронья Кость наблюдает за ними.
— Кажется, что они ходят по воде, совсем как Христос, что и засвидетельствовал однажды тот святой, — объяснил он. Воронью Кость не интересовало, как называют этих птиц христиане; он знал лишь, что птицы Ран пророчат шторм. Однако, сейчас он не хотел говорить с Гормом, или с кем-либо другим, он уже узнал всё что нужно от Халка, кормчего с Оркнеев, тот ясно дал понять, что он новый человек в команде Хоскульда, и ему нет до них дела.
— Хоскульд получил три золотые монеты от того священника, которого повстречал в Хольмтуне, — рассказал Халк Вороньей Кости, ветер, что уносил их прочь от дыма горящего Хвитранна, развевал его волосы, открывая круглое, мясистое лицо. — Первая занесла священника и корабль в Дюффлин к Олафу, как ты уже знаешь. Вторая — привела его в Санд Вик, где меня и наняли кормчим.
Он замолчал и печально усмехнулся.
— Знал бы я... — начал он было, и взгляд Вороньей Кости заставил его замолчать, словно рот зажали ладонью. Совершенно ясно, что Олафа не интересовало, что думал Халк, а ещё меньше заботило то сожаление, которое испытывал кормчий. Халк задавался вопросом, не ошибся ли он, присоединившись к молодому принцу, ловя взгляды Горма и остальных, они поглядывали на него с носа корабля, сине-карие глаза Вороньей Кости буравили его с другой стороны; теперь он понимал, что означало оказаться между молотом и наковальней.
— А третья, — продолжал он, чувствуя, как у него пересохло во рту под взглядом разноцветных глаз принца, — привела священника в другую сторону — в Торридун, где он и сошёл. Затем мы вернулись на остров Мэн, где Хоскульд взял письмо для Орма. А потом на Балтику, чтобы найти Орма Убийцу Медведя и поведать ему обо всём этом.