— Теперь я не сомневаюсь в той истории, когда Обетное Братство обрело всё серебро мира, — добавил Маэл Сехнайлл, усаживаясь на кресло.
— Имея такие богатства, — резко возразил Гилла Мо, — почему же один из них оказался в такой жалкой компании и так далеко от дома?
— Один наградил нас всем серебром мира, — ответил Воронья Кость. — Но он не обещал, что мы сможем сохранить его.
Меартах хихикнул, словно ветерок пронёсся сквозь красные листья.
— Так всегда случается с языческими богами, — произнёс он набожно. — Не сомневаюсь, что именно поэтому ты и пришёл к Христу.
— Без сомнения, так и есть, — вмешался Мурроу, ухмыляясь.
— По крайней мере, один из вас троих не напрасно ест мясо в моём зале этим вечером, — произнёс Гилла Мо, и Воронья Кость уловил небольшое ударение на выражении "в моём зале". — Короли со всей Ирландии собрались здесь и наблюдают за тобой, скальд, — так какой же дар на этом пиру ты можешь преподнести Верховному королю?
Гьялланди откашлялся и поднялся, он сжал руку в кулак и прижал к сердцу. А затем поведал историю о Брисингамене, которая оказалась довольно подходящей.
Брисингамен — истинное имя, хотя его называли еще Слезами солнца, но эти имена люди одинаково избегали упоминать. Так называли прекрасное ожерелье, созданное четырьмя братьями-гномами Брисингами в тёмной пещере. Богиня Фрейя, увидев однажды это украшение, так страстно возжелала обладать этим ожерельем, что согласилась бы отдаться братьям. А может быть, само ожерелье завладело Фрейей.
Искусный сказитель мог заработать лучшее место у огня, добрый кусок мяса или увесистый браслет на запястье, рассказав эту историю, но так бывало не всегда. Иногда рассказывать её было просто опасно, в зависимости от того, кем были слушатели.
Для христианского жилища, где среди слушателей были женщины и дети, в этой истории содержался намёк на похоть, из-за чего глаза детей округлялись, а женщины прикрывали рты головными платками, чтобы подавить возгласы восторга и ужаса.
В зале, где собрались люди, верные старым богам, находчивый скальд вполне мог рассказать эту историю, а если он всё же осмеливался, то мог превратить похоть Фрейи в благочестивую жертву, например, как Один, что висел на Мировом древе, или когда он отдал один глаз великану Мимиру, чтобы испить из Колодца мудрости. А иначе, женщины, блестя глазами из полутьмы зала, не услышали бы о Королеве чародеек, повелительнице магии и хозяйке тайны сейдра. Если скальд был достаточно смел и сообразителен, чтобы не обидеть этой историей слушателей, то он благополучно покидал пиршество, и отправлялся дальше, живым и здоровым, с румяным лицом, без синяков и кровавых соплей.
Однако для весёлого пиршества, когда у мужчин на коленях сидели женщины, эта история оказалась подходящей, и скальду было обеспечено мясо, ведь в ней рассказывалось о четырёх потных чёрных гномах, которые, по очереди овладевали прекрасной богиней. В заключение истории рёв одобрения заставил засиять залившегося краской Гьялланди, и он поклонился.
— Хорошо рассказано, — произнёс Верховный король, а затем взглянул на Мурроу, который заметив его взгляд, моргнул. — А как насчёт тебя, ирландец, что ты можешь предложить на пиру Верховного короля?
Воронья Кость уже знал, ещё перед тем, как Мурроу откроет рот, предчувствовал в каждом взмахе птичьего крыла, что замечал на пути с побережья до сюда. Слова, которые в итоге и привели их всех к одному делу.
— Конечно же, — сказал Мурроу, лицо великана блестело от жира, он осклабился, — я предлагаю мой топор и руку, что держит его, против врагов твоего величества.
Глава восьмая
Команда Вороньей Кости
Лёгкий ветер дул так и этак, метался как гончий пёс, сорвавшийся с привязи. Он шевелил листву и травы, просачиваясь повсюду, словно капли воды за шиворот, не хватало лишь дождя, и тогда, Воронья Кость проклял бы погоду.
Но дождя не было, только белый молочный туман, такой густой и плотный, что ветер лишь чуть шевелил его, перемешивал как кашу в горшке. Из-за тумана видимость сократилась до дистанции никудышного броска копья, делая преследование почти невозможным. И если бы не Кауп да жёлтая псина, думал Воронья Кость, никто не сумел бы осмысленно вести нас.
Всё это подпитывало в нём тлеющий гнев, вспыхнувший в тот момент, когда он узнал, что Горм и трое моряков из команды Хоскульда сбежали. И Халк вместе с ними, а известие о том, что с ними же ушёл Фридрек и четверо побратимов Обетного Братства, раздуло его ярость, словно кузнечные меха.
— Что же, — сказал Гилла Мо, когда узнал об этом, — очень плохо, что твои трэлли бегают по моей земле, а с ними вдобавок и твои воины, размахивая клинками и пугая людей.
Этим туманным утром он восседал на высоком кресле в собственном зале, в котором ещё клубилась серая дымка от факелов, а люди храпели и пускали ветры во сне. Он плотнее закутался в плащ, спасаясь от сырости и влаги, подгоняя трэллей поживее раздуть еле теплящиеся угли в очаге. Ему доставляло удовольствие видеть перед собой раздосадованного Воронью Кость, поэтому он не торопился дать согласие на преследование беглецов.
— Можешь взять столько людей, сколько нужно, — продолжил он, подглядывая исподлобья, — но обязательно забери своего синего человека. Мои воины не считают таких диковинкой, ведь синие люди часто попадаются в Дюффлине, в бараках работорговцев, но, когда они видят такого же тёмного воина здесь, меж собой, это раздражает их, и я не хотел бы, чтобы из-за этого возникли какие-то трудности.
Он поудобнее устроился в кресле и насладился последними мгновениями унижения Вороньей Кости.
— Конгалах пойдёт вместе с тобой, — добавил он. — И не стоит благодарить меня за помощь. У тебя лишь два дня — разобраться с этим делом и вернуться назад. А затем мы отправимся маршем к Таре вместе с войском.
Воронья Кость ограничился сдержанным поклоном и зашагал прочь, цокая каблуками по каменному полу, навстречу умытому дождём дню, туда, где облака проносились так же быстро, как стучало его сердце. "Старая задница, — подумал он зло, — расселся на своем высоком кресле только потому, что Маэл Сехнайлл ещё спит в его же постели".
Преследование Фридрека и Горма ничуть не подняло настроения Олафа. Они продвигались вперёд долго и медленно, спотыкаясь в тусклом свете уходящего дня, рыская тут и там, словно летучая мышь в поисках мотыльков.
Они достигли вереницы медленно бредущего скота, погонщики предусмотрительно спрятались, пока не разглядели кто они такие; пастухи с сумками на спинах внезапно выскочили из-за деревьев и замерли на месте. Конгалах прокричал им по-ирландски и получил ответ, а затем обернулся к Вороньей Кости.
— Две группы прошли здесь с четверть дня назад, — сказал он. — Они попытались забрать пару животных, но у них ничего не вышло, и они скрылись. Один из них вооружён луком и стрелами.
— Видимо, это Лейф Чёрный, — сказал Мар. — Он так же хорош с луком, как и с небольшим топориком, так что нам надо быть внимательнее.
Воронья Кость чуть не спросил, почему погонщики не оказали тем чужакам сопротивление, а затем понял; ведь они не были воинами, да и скот принадлежал не им, а Гилла Мо, и, похоже, предназначался для обеспечения его армии мясом.
— Что впереди? — спросил он Конгалаха, тот в ответ лишь глянул украдкой и пожал плечами; он больше беспокоился за своего сына Маэлана, который хотел отправиться с ними, но получил отказ. Воронья Кость знал, что Конгалаху с трудом далось это решение, ведь он баловал сына. Кроме того, ирландца скорее приставили пастухом к этим норвежцам, и он не особо радел за успех их предприятия.
— Да почти ничего, — прорычал Конгалах. — Река Боинн, которую нам не следует пересекать, иначе мы окажемся слишком близко к норвежцам из Дюффлина. Сейчас мы находимся далеко впереди всей армии.