Женщина кивнула.
— Я сама хочу стать писательницей, — сказала она, — сейчас я работаю над книгой.
Женщины сели. Уильямс почувствовал, что его улыбка живет сама по себе, как зубы из белого воска, которые мальчишки вставляют себе в рот на место выпавших молочных. Потом он перестал об этом думать.
— Вы уже пристроили что-нибудь? — спросил он у миссис Мирс.
— Еще нет, но надеюсь, — мягко ответила она. — В последнее время у меня все так перепуталось.
— Видите ли, — сказала Элен, наклонившись к нему, — две недели назад у миссис Мирс умер сын.
— Какая жалость, — смутившись, сказал Уильямс.
— Нет, ничего, все в порядке, там ему хорошо. Он был примерно ваших лет, бедный мальчик, ему было всего тридцать.
— А что с ним случилось? — спросил Уильямс машинально.
— Он страдал от полноты, бедный мальчик; в нем было двести восемьдесят фунтов, и друзья вечно подшучивали над ним. Он хотел стать художником. Однажды у него даже купили несколько картин. Но все вокруг потешались над ним, и вот полгода назад он сел на диету. Перед смертью он весил всего лишь девяносто три фунта.
— Боже мой! — вырвалось у Уильямса. — Это ужасно.
— Он передержал себя на диете и не слушал, что я ему говорю. Сидел у себя в комнате, голодал и так похудел, что на похоронах его никто не узнал. Я думаю, последние дни он был очень счастлив, счастливее, чем когда-либо. Можно сказать, это был его триумф. Бедный мальчик.
Уильямс допил свой мартини. Он физически почувствовал, как накатывает уныние. Словно погружаешься в черную воду, в самую глубину. За последнюю неделю он переделал слишком много дел, слишком много увидел, слишком много говорил и встречался со слишком многими людьми. Нынче вечером он надеялся развеяться, но теперь…
— Вы молоды и красивы, — сказала миссис Мирс. Она с упреком обратилась к Элен. — Почему вы мне не сказали, что он такой красивый!
— Я думала, это все знают, — ответила Элен.
— Он гораздо интереснее, чем на фотографиях, гораздо приятнее. Представьте себе, когда Ричард сидел на диете, он выглядел совсем как вы. Да-да, совсем как вы.
Вчера, спасаясь от репортеров, Уильямс зашел в кино и попал на хронику. На экране он увидел мужчину: тот собирался прыгнуть с моста Джорджа Вашингтона. Полисмены уговаривали его сойти вниз. Потом — другой город, другой человек, уже в окне отеля, а внизу кричит толпа, торопит прыгать. Уильямс, не досмотрев, ушел из зала. Когда он вышел в жаркий солнечный день, все показалось слишком вещным и грубым; так бывает, когда быстро переходишь из сна в явь.
— Да, вы молоды и очень красивы, — повторила миссис Мирс.
— Я совсем позабыла, — вскинулась Элен. — Здесь же Том, наш сын.
Том, ну конечно же, Том. Уильямс однажды видел его. Это было пару лет назад — Том забегал домой с улицы. Они даже поговорили о чем-то. Живой, сообразительный паренек, хорошо воспитанный и довольно начитанный. Таким сыном можно гордиться.
— Сейчас ему семнадцать, — говорила Элен. — Он у себя в комнате; может, привести его? Я немного беспокоюсь за него. Он хороший мальчик, мы ничего для него не жалели. Но он связался с шайкой, которая грабила магазины, и месяца два назад попался. Боже мой, сколько было волнений, пока все не утихло, сколько шуму. Ведь правда же, Уильямс, Том — хороший ребенок?
Она наполнила его стакан.
— Чудесный, — отхлебнув, ответил Уильямс.
— Вы ведь знаете, каково теперь с детьми. Эти огромные города совершенно не для них.
— Но я видел здесь игровые площадки.
— Там тоже ужасно. А что делать?.. О, у нас с Полом найдется, чем удивить вас, Уильямс. Знаете, что? Мы покупаем дом в деревне. После стольких лет, мы, наконец, уезжаем; Пол бросит свое телевидение, да-да, взаправду, бросит, разве это не чудесно? И он начнет писать, как вы, Уильямс, а жить мы будем в Коннектикуте, в чудесном маленьком домишке; надо, чтобы Пол попробовал, надо дать ему возможность писать. Как вы думаете, Уильямс, он ведь сможет? Ведь он умеет писать чертовски мило, правда?
— Ну, конечно! — сказал Уильямс. — Несомненно.
— Вот бросит Пол свою работу, всю эту проклятую чепуху, и мы переберемся в деревню.
— И как скоро?
— Где-нибудь в августе. А может, отложим до сентября. Самое позднее — в начале января.
«Ну, конечно, — воодушевился Уильямс. — Им просто нужно уехать отсюда. Если бы они уехали, бросили этот город! Пол, должно быть, за эти годы не разучился писать. Если только они уедут! Если только она позволит ему.»
Он смотрел на веселое лицо Элен. Оно выглядело веселым лишь потому, что она удерживала нужные мускулы в нужном положении, упорно и твердо не давала веселости сойти с лица, и оттого оно сияло, словно лампа, когда солнце уже отгорело.
— Звучит не слишком обнадеживающе.
— Но вы верите, что мы сможем, Уильямс, вы верите, что мы в самом деле уедем отсюда? Ведь Пол здорово пишет, да?
— Конечно. Вы должны попытаться.
— Если не получится, он всегда сможет вернуться на телевидение.
— Конечно.
— Так вот, на этот раз мы обязательно вырвемся. Уедем, возьмем с собой Тома; деревня пойдет ему на пользу, да и нам тоже — бросим пить, покончим с ночной жизнью и обоснуемся в деревне с пишущей машинкой и десятью пачками бумаги, и чтобы Пол исписал ее всю. Ведь он чертовски хорошо пишет, правда, Уильямс?
— Правда.
— Скажите, мистер Уильямс, как вы стали писателем? — спросила миссис Мирс.
— Я с детства любил писать. Когда мне исполнилось двенадцать, я начал писать каждый день и до сих пор не могу остановиться, — нервозно ответил он, пытаясь вспомнить, как это было на самом деле. — С тех пор я просто продолжаю — по тысяче слов каждый день.
— Пол начинал точно так же, — вставила Элен.
— У вас, наверное, куча денег, — сказала миссис Мирс.
И тут щелкнул замок. Уильямс невольно вскочил, радостный, освобожденный. Он улыбался двери, пока она открывалась. Улыбался Полу, когда тот появился на пороге и удивленно вытаращился. Он развел руки и бросился к Полу, выкрикивая его имя, совершенно счастливый. Пол шагнул через прихожую, высокий, пополневший за эти годы, с блестящими, слегка навыкате, глазами, со слабым запахом виски изо рта. Он схватил Уильямса за руку, встряхнул ее и закричал:
— Уильямс, боже правый! Рад тебя видеть, парень! Наконец-то ты к нам выбрался; как я рад, черт побери! Как поживаешь? Ты ведь теперь знаменитость. Иисусе Христе, давай выпьем, давай напьемся! Элен, миссис Мирс, что вы стоите? Садитесь, ради бога.
— Мне пора идти, я и так уже задержалась, — сказала миссис Мирс, бочком отходя к двери. — Спасибо за беседу. До свидания, мистер Уильямс.
— Уильямс, черт возьми, как я рад тебя видеть! Элен уже сказала тебе, что мы решили уехать! Насчет деревни?
— Она говорила…
— Дружище, мы в самом деле уезжаем из этого проклятого города. Этим же летом. С каким удовольствием я брошу все это. На телевидении я читал по десять миллионов слов в год, и так десять лет. Я уеду, Уильямс, пришло время. Думал ли ты тогда, что я все это брошу? Ты видел Тома с Элен, Том у себя? Тащи его сюда, пусть поговорит с Уильямсом. Хочешь выпить? Ох, Уильямс, как мы рады тебя видеть. Теперь мы всем будем рассказывать, что ты был у нас. А кого ты здесь повидал?