— Здрасте, — ответила Блю, куда мягче, чем сказала бы, если бы не увидела проплешины на одежде. Она и представить себе не могла, что ученики Эглайонби могут носить потрепанные джемперы. — Вы Адам, да?
Он растерянно, судорожно кивнул. Блю посмотрела на его велосипед. Она не знала, какая разновидность мальчишек из Эглайонби может ездить на велосипеде, а не на автомобиле.
— Я собрался домой, — сказал Адам, — и мне показалось, что я узнал вас в темноте. — Он говорил очень вежливо, без малейшего намека на фамильярность. — Я хотел попросить прощения. За то, что сегодня случилось. Хочу, чтобы вы знали: я не просил его это делать.
От внимания Блю не ускользнуло, что его голос с отчетливым произношением был столь же приятен, как и его облик. Он напоминал о закате в Генриетте: качели на нагретых солнцем верандах, стаканы чая со льдом, цикады, забивающие мысли своими песнями. Он посмотрел через плечо, потом оглянулся на звук автомобиля, проехавшего по соседней улице. Когда он вновь обернулся к Блю, на его лице все еще сохранялось напряженное выражение; Блю поняла, что это выражение — морщина между насупленными бровями, сжатые губы — обычно для него. Оно вполне шло к его чертам лица, сочеталось с каждой линией вокруг его рта и глаз. «Этот парень из Эглайонби не слишком-то счастлив», — подумала она.
— Это очень мило с вашей стороны, — сказала она, — но вам вовсе не за что извиняться.
— Я не собираюсь перекладывать всю вину на него, — возразил Адам. — Собственно, он был прав. Я действительно хотел поговорить с вами. Но я вовсе не собирался, ну… что называется, подцепить вас.
Вот тут-то ей и следовало бы отшить его. Но именно этого она и не смогла, ей мешало воспоминание о том, как он покраснел, сидя за столом, появившаяся на его губах неуверенная улыбка. Его лицо казалось необычным — как раз настолько, чтобы ей хотелось рассмотреть его получше.
Честно говоря, с ней никогда еще не случалось такого, чтобы она, флиртуя с кем-то, добилась бы успеха.
Прекрати! — потребовал от Блю внутренний голос.
Не послушавшись его, она спросила:
— И чего же вы хотели?
— Поговорить, — ответил он. Благодаря местному акценту слово вышло протяжным и прозвучало так, словно подразумевало не простую болтовню, а нечто вроде исповеди. Против своей воли она разглядывала его тонкий, красиво очерченный рот. — Наверное, — добавил он, — если бы я сам заговорил с вами, этого недоразумения не случилось бы. Я частенько оказываюсь в дураках из-за чужих идей.
Блю собралась было рассказать ему, как из-за идей Орлы в дураках то и дело оказываются все обитатели их дома, но сообразила, что на это он скажет что-нибудь еще, она ответит ему, и это может затянуться на всю ночь. Было в Адаме нечто такое, что говорило: с ним можно побеседовать. Из ниоткуда прозвучал голос Моры: «Думаю, можно не напоминать, что тебе не следует никого целовать, верно?»
Тут Блю опомнилась. Она была, как отметила Нив, разумной девушкой. Как ни развернись сейчас события, все неизбежно закончится плохо. Она задержала дыхание, а потом с силой выдохнула.
— Дело не в том, что он мне говорил, а в том, что он предложил мне деньги, — сказала она, поставив ногу на педаль велосипеда. Ей важно было не представить себе в подробностях, как они будут стоять и разговаривать. Когда Блю не хватало денег на что-нибудь, самым худшим для нее было представить себе, как было бы, окажись у нее это что-нибудь.
Адам вздохнул, поняв, что она собирается уехать.
— Он не понял, что сказал. Когда дело касается денег, он дурак дураком.
— А вы — нет?
Он лишь задержал на ее лице твердый взгляд. Судя по выражению его лица, на подобные глупости он вряд ли был способен.
Блю запрокинула голову и посмотрела на звезды. Было очень трудно представить себе, насколько быстро они несутся по небосводу: движение происходило слишком далеко, и она не могла его заметить. Лев, Малый Лев, Пояс Ориона. Если бы она могла как ее мать, или ее тети, или ее двоюродные сестры прозревать будущее в небесах, интересно, что она должна была бы сказать Адаму?
— Вы еще придете в «Нино»? — спросила она.
— Вы меня приглашаете?
Она улыбнулась, услышав ответ, и сама почувствовала, что ее улыбка была опасной и Мора за такое не похвалила бы ее.
У Блю были два правила — держаться подальше от мальчишек, потому что от них одни неприятности, и держаться подальше от «воронят», потому что они подонки.