— Ганси, — произнес он.
Последовала продолжительная пауза. Ганси медленно провел пальцем по нечистому хромовому покрытию бампера «Камаро». Ему все еще было странно слышать в записи свой собственный голос и при этом не помнить, чтобы он произносил эти слова.
Потом словно откуда-то очень издалека прозвучал женский голос: «И все?»
Ронан, вскинувшись, стрельнул глазами на Ганси.
Ганси предостерегающе поднял палец: подожди. Из диктофона донеслись негромкие голоса; слов разобрать было нельзя, понятно было только, что кто-то задавал вопросы, а кто-то отвечал. А потом из аппарата вновь послышался бестелесный голос: «И все?». «Да, это все».
Ронан оглянулся на стоявшего возле машины Ганси и скорчил рожу, которую тот называл «курящим Ронаном»: медленно втянул воздух трепещущими ноздрями, а потом так же медленно выдохнул через приоткрытые губы.
Вообще-то Ронан не курил. Предпочитал иной порок, от которого остается похмелье. Он выключил диктофон и сказал:
— Чувак, ты льешь бензин на портки.
— А спросить, что происходило, когда я это записывал, ты не хочешь?
Ронан не стал спрашивать. Он просто смотрел на Ганси, что и обозначало непроизнесенный вопрос.
— Ничего не происходило. Я сидел, пялился на стоянку, где не было ничего, кроме попадавших жуков, — наверное, помрут все после такой-то ночи — а кроме них — ничегошеньки.
Ганси далеко не был уверен, что заметил бы что-нибудь на стоянке, даже если бы оказался в нужном месте. Охотники за сверхъестественными явлениями, с которыми ему доводилось общаться, считали, что линии, соединяющие места силы, могут иногда передавать голоса на всем своем протяжении, так что звуки можно услышать за несколько сот миль и несколько десятков лет от места и мгновения, когда они раздались. Нечто вроде свободного поиска в радиоэфире, непредсказуемая передача, приемником которой может оказаться что угодно, оказавшееся на силовой линии: такой вот диктофон, стереосистема, пара человеческих ушей, наделенных особо острым слухом. Ганси, не имея такого достоинства, брал с собою диктофон; частенько шумы удавалось расслышать только при воспроизведении записи. Но странным было не наличие в записи других голосов, а его собственный голос — у Ганси не было ни малейшего сомнения в том, что он-то ни в коем случае не призрак.
— Ронан, я ничего не говорил. За всю ночь не произнес ни слова. Так каким же образом мой голос попал в диктофон?
— Как ты вообще узнал, что он там есть?
— Я слушал запись на обратной дороге. Тишина, тишина, тишина и вдруг мой голос. И Свин сразу издох.
— Совпадение? — произнес Ронан. — Думаю, что нет.
Это должно было означать иронию. Ганси так часто заявлял, что не верит в совпадения, что теперь ему даже не требовалось говорить об этом.
— Так что ты думаешь? — спросил Ганси.
— Святой Грааль найден, — тут же отозвался Ронан, однако в этой реплике не было ничего, кроме сарказма.
Суть же заключалась вот в чем: вот уже четыре года Ганси по крупицам собирал интересующие его сведения, и чуть слышный голос был для него наилучшим подтверждением успеха. Восемнадцать месяцев, проведенных в Генриетте, он потратил на то, чтобы по этим крупинкам составить схему силовой линии — идеально прямой трассы сверхъестественной энергии, соединяющей места силы, — и неуловимой усыпальницы, которая, как он надеялся, должна была находиться где-то на этой прямой. В поисках этой невидимой энергетической линии имелся, правда, профессиональный риск. Все это было… ну, скажем, невидимо.
И, возможно, не более чем гипотеза, но Ганси отказывался принимать такую возможность. За 17 лет жизни он отыскал не одну дюжину вещей, которые, по мнению большинства, невозможно отыскать, и был всецело намерен добавить силовую линию, усыпальницу и ее царственного обитателя к списку своих достижений.
Смотритель музея в Нью-Мексико как-то сказал Ганси: «Сынок, у тебя имеется необъяснимая способность натыкаться на странности». Восхищенный этой же способностью историк из Рима добавил: «Ты догадываешься переворачивать камни, под которые больше никому не приходит в голову заглянуть». А британский профессор, глубокий старик, сказал: «Для тебя, мальчик, мир охотно выворачивает карманы». Хитрость, как выяснил Ганси, состояла в том, чтобы верить в существование необъяснимого; нужно было понимать, что находки составляют часть чего-то большего. Некоторые тайны даются в руки только тем, кто сможет доказать, что достоин их.