Однако были и отрадные вести. Рабочие Луганска не забывали, кто их вел в революцию 1905 года, не оставались глухими к голосам большевиков и охотно вступали в их ряды: на конец марта организация насчитывала 800 человек.
В последующие месяцы рост организации продолжался. В мае стала членом РСДРП (б) Екатерина Давыдовна, активно участвовавшая и до того в политической борьбе.
Чувствуя свою слабость, меньшевики еще до приезда Ворошилова попытались предложить большевикам объединение.
— Когда мы спросили их, — рассказывал И. Николаенко, — под каким же флагом думаете вы образовать комитет, они ответили: «Зачем сейчас разговаривать о флаге? Создадим комитет, а потом посмотрим, под каким флагом идти!» Мы, разумеется, отказались. Да вы сами, Климентий Ефремович, увидите, что это за публика…
— Ничего, — смеялся Ворошилов, — я с этой отщепенческой братией в Петрограде уже сталкивался. Мы и здесь с ними поборемся.
В ближайшие дни ему действительно довелось не только познакомиться, но и вступить в острый конфликт с меныпевистско-эсеровским руководством Совета.
Сразу же по приезде в Луганск Ворошилова избрали председателем Луганского комитета большевиков и ввели в состав Совета. Встретили в Совете Ворошилова, по его же словам, «радушно»:
— Приветствуем вас, старого луганчанина, — рассыпался с трибуны опытный оратор Римский, — приветствуем здесь, в центре общественной жизни города. Здесь хорошо помнят и вас, и вашу борьбу. Я, граждане, предлагаю предоставить гражданину Ворошилову в знак его заслуг право председательствовать на сегодняшнем заседании..«, Предложение вызвало одобрение депутатов, многие действительно хорошо знали Ворошилова, но он и не думал соглашаться на «заманчивое» предложение.
— Благодарю вас, я отказываюсь! — был его ответ. Ворошилову хотелось присмотреться, познакомиться с составом собрания, настроением его. Это сразу же удалось, как только собрание перешло к главному пункту повестки дня. Следовало решить: праздновать ли день 1 Мая.
Большинство выступавших заявляли: в этот день надо работать. Особенно старались меньшевики, они высчитывали, сколько патронов и снарядов для обороны можно сделать в сутки.
— Во время великой войны, ведущейся за свободу человечества, — распинался Римский, — недопустимы какие бы то ни было празднества, и те, кто требует праздника, — тут он покосился на большевиков, — содействуют врагу!
Выступления немногочисленных большевистских депутатов тонули во враждебном гуле. Ворошилов послушал, послушал и выступил с речью сам. Поначалу его слушали внимательно, но, по мере того как он излагал точку зрения большевиков на войну и возможность празднования 1 Мая, настроение аудитории менялось, симпатии к Ворошилову исчезали, и закончил он речь при криках «Долой!».
Тотчас же против Ворошилова выступили недавно приехавшие из Петрограда официальные представители исполкома столичного Совета И. Н. Нагих (когда-то депутат Думы от Луганска, обратившийся в ссылке в меньшевика) и уездный комиссар Временного правительства Нестеров, метивший сам на пост председателя Совета. С этим Нестеровым в последующие месяцы Ворошилову пришлось сталкиваться не раз.
Видя, что бессмысленно уговаривать соглашателей в Совете о необходимости демонстрации пролетарской солидарности, Ворошилов, Н. Афонин, И. Николаенко, И. Шмыров потребовали перенести решение вопроса на предприятия. Они были твердо уверены, что там-то, в рабочей среде, они быстро сумеют объяснить свою точку зрения и получат поддержку. Так и случилось.
Для понимания сложности и запутанности политической обстановки в городе надо знать хотя бы основные политические течения, на которые раскололись его жители. Картина здесь была столь же пестрой, как и во всей стране. Россия в эти месяцы 1917 года была, по выражению Ленина, самой свободной страной в мире из всех воюющих стран[11]. Февральская революция разбудила к общественной жизни десятки миллионов людей, ранее не принимавших сознательного участия в политике. Люди эти неопытные, нередко неграмотные, в особенности политически, тянулись к любому оратору, хотели знать хоть что-то о любой партии. Партий же этих было чрезвычайно много. Если крайне правые, монархические партии в обстановке всеобщей революционной настроенности были вынуждены маскировать свои намерения, не высказываться откровенно, то другие партии, начиная с кадетов, скрытно мечтавших о восстановлении монархии, до анархистов, открыто проповедовавших уничтожение всякого порядка и закона, получили полную свободу для выступлений и пропаганды.