— Тетенька Федосья Ивановна! Вот привел Бог встретиться! — со слезами воскликнула Акулина.
— Привел, Акулинушка, привел, — с обычной сдержанностью ответила Федосья Ивановна, но ее голос дрожал от волнения, и глаза затуманились слезой.
Старухи троекратно облобызались, а затем, когда Акулина проделала ту же церемонию со старыми своими знакомыми — Митенькой и Самсонычем, а также с Варварой Петровной, которую ей представили как барышню, что всегда была при Марфе Григорьевне и больше тридцати лет живет в доме, Федосья Ивановна пригласила гостей в дом чайку откушать.
Дормидонт Иванович вежливо принял приглашение. Невзирая на видное положение, до которого возвысило его барское доверие, он особенной кичливости ни перед кем здесь не проявлял и обошелся со всеми хотя с чувством собственного достоинства, но как человек, желающий жить с соседями в мире и согласии и чтобы о нем все были хорошего мнения.
Приветливо расспросил он Самсоныча и Митеньку о здоровье и, когда первый стал жаловаться на боль в ногах, вызвался прислать отличное средство против этой немощи.
— Вроде как мазь, духовитая, и втирать ее надо досуха. Вот маменька ею одно время пользовалась и предовольна осталась, — указал он движением бровей на мать, занятую беседой с Федосьей Ивановной.
Понравилось также всем, что он заказал панихиду по барыне Марфе Григорьевне, причем читалась, по данному им поминанию, длинная вереница имен, между которыми присутствующие узнавали многих своих знакомых, в том числе, конечно, и пьяницу Ивашку-столяра.
Марфинька тотчас после обедни, ни с кем не вступая в разговор, вышла не оглядываясь из церкви. Во время службы она чувствовала на себе пристальный взгляд приезжих, и ей было очень неловко. Вздохнула она свободнее тогда только, когда очутилась в своих комнатах наверху.
Она была в большом волнении. Малашка с такой уверенностью утверждала, что от приезжих узнается много нового, что эта уверенность мало-помалу сообщилась и ей. Жгучее чувство страха и любопытства так мутило душу барышни, что она ничем не могла заняться, ни на чем сосредоточить мысли и ходила как потерянная взад и вперед по своим двум комнатам, вздрагивая при каждом шуме, в ожидании для себя чего-то важного и рокового.
А внизу между тем шло угощение гостей.
Еще в начале обедни Федосья Ивановна послала в дом гонца с приказанием скорее пирог с капустой в печь сажать, да курочек штук пять-шесть, да гуська ощипать и зажарить, так что, когда приглашенные ею гости — Дормидонт Иванович с матерью, поп с попадьей, дьякон с дьяконицей и два дьячка с их женами — вошли в нижний этаж дома через низенькую дверь черного хода (парадный стоял запертым со смерти Марфы Григорьевны), длинный стол в большой комнате, служившей теперь приемной и столовой, был накрыт и так тесно уставлен всевозможными холодными и горячими кушаньями, бутылками и графинами, что не вдруг можно было в них разобраться.
За другим столом молоденькая Любаша, которую исподволь Федосья Ивановна готовила на должность ключницы взамен одряхлевшей старой барышни, хлопотала у огромного пузатого самовара. У этого стола разместился женский пол, а у другого, с настойками и закусками, — мужчины.
И тотчас повелась оживленная беседа про покойную барыню Марфу Григорьевну и про то, как она помирала. Приезжие весьма интересовались всеми этими подробностями, расспрашивали, дивились, умилялись и в свою очередь рассказывали, как их господа помирали.
— Сперва умерла барыня, Катерина Васильевна, а супруг ейный, Сергей Сергеевич, преставился годков шесть после того, как ваш молодой барин Александр Васильевич у нас в Петербурге появился, — объясняла Акулина.
При имени Александра Васильевича подслушивавшая у дверей с другими девушками Малаша насторожила уши.
— А часто бывает у вас наш молодой барин? — спросила Федосья Ивановна, принимая из рук Любаши налитую чашку.
— Господи! Первеющий, можно сказать, гость у наших господ, — ответила Акулина Саввишна, покачивая головой и разводя руками, и, лизнув с ложечки меда, она запила его глотком чая с блюдечка.
— Ваш Александр Васильевич с нашими господами в самых, так сказать, приятельских отношениях состоит, — заметил ее сын.
— А как насчет их приезда в наши Палестины, ничего еще не известно? — осведомился священник.
— Про то слухов у нас в доме не было, — сухо ответил Дормидонт Иванович и, круто свернув разговор на урожай пшеницы в нынешнем году, дал этим понять, что не намерен удовлетворять любопытство здешних обитателей относительно молодого барина.