Валенсия вытерла выступившие слезы и снова посмотрела на изумительный рассвет. Она спасет Лузарию! Обязательно. Подругу, ставшую ей роднее сестры. Та всегда была для нее поддержкой… А если не спасет, то и сама тогда сдастся. Хотя нет, она сделает все возможное, чтобы они вышли отсюда… или выползли… Ведь умение придумывать сложные варианты в самом простом воровстве сделало их неуловимыми. И хотя тактика по нестандартным вариантам большей частью заслуга Лузарии, а Валенсия только осуществляла замыслы, она тоже кое-что понимала в стратегии, поэтому не все потеряно. Есть самое главное: твердая уверенность и желание спасти единственного родного человека.
Девушка встала, кривясь из-за неприятных мужских запахов от обмундирования, где она спала. Состояние было нормальным, совершенно ничего не беспокоило. Даже появилась какая-то вера в то, что она все сможет, и леденящая хладнокровность. Скорее всего, это действие микстуры мага.
«Все-таки есть в нашем мире не только приверженцы норм поведения по судебному уставу, но и добрые никтроты, помогающие даже прокаженным… Что же, теперь казнь… Надеюсь, я смогу выстрелить точно в цель и спасти подругу. Не буду переживать… От этого только хуже… Буду действовать без эмоций… Тяжело, но я буду стараться. Кардиналы — это самые свирепые хищники, и только один путь выйти отсюда: неординарность и внезапность поступков. Без логики… но надо продумать эту хаотичность до мельчайших подробностей…»
Вали вышла из укрытия и направилась к месту, открывавшему самый лучший вид на помост для казней. Отсюда она прямым попаданием должна выстрелить в свою подругу ядовитой стрелой.
Девил стоял на площадке для обзора у трибуны, где он выносил вердикт. Руки его сжимались, так как сегодня он не желал этого делать. И все из-за поведения «воровки», которая во время допроса только молчала. Правда, иногда отвечала, но исключительно на то, что вызывало ее непонимание или возмущение.
— Зачем тебе нужно было воровать этот камень? Не хочешь зарабатывать достойно по законам Гильдорга? — спросил он.
— Верховный кардинал, а разве у нас не принято всячески прижимать тех, у кого способности развиты не в полной мере? Если их вторая сущность очень слаба, и от них отказалась гильдия? Или если Тураны сделали их прокаженными? Разве дети в этом виноваты? Но общество осуждает неугодных, не давая легальной возможности жить достойно, так как приют считается самой низшей ступенью, не дающей даже поручительства и рекомендаций для работы.
— Согласен с тобой, но это не повод воровать. Я как верховный кардинал должен искоренить это в нашем мире.
— Легко говорить, когда ни в чем не нуждаешься. А когда живешь в маленьком чужом доме и платишь за это убожество вдвое больше золотых, потому что для таких, как я, можно и увеличить плату? Когда нечего есть, желудок сводит от истощения…
— Понимаю… Но воровство — это воровство.
— Верховный судья, зачем тогда эти вопросы, если мы с вами не понимаем друг друга? Сытый голодного никогда не поймет.
— Райдер сказал, что ты ничего не ела… — задумчиво произнес красный дракон.
— Когда знаешь, что утром на твоей шее затянется петля, аппетит пропадает, — тихо сказала Лузария.
— Я знаю, что ты не воровка. Скажи, кто она? — грозно спросил мужчина.
— Это ваше мнение.
— Ты слабая драконица и не можешь проходить незаметно! — уже рычал верховный.
— Вы очень наблюдательны, тер Девил. Но я не желаю это обсуждать. Прошу простить за дерзость.
— Ты глупа, раз прикрываешь вора.
— Пусть так… Надеюсь, на этом разговоры закончатся? И я смогу поплакать перед смертью?
— Да? А я думал, что ты так же задерешь подбородок и будешь стоять, сжимая губы.
— Конечно, но одна… в камере… я могу и поплакать. Правда? Ведь это позволено в вашем судебном законе?
Мужчина встал и ударил кулаком по стене, чувствуя себя погано, что ни в чем неповинную девушку должен казнить. Но это их священные законы, и воровство является тяжким преступлением. А тут… совсем девчонка… Гнет сурового мира довел ее до этого. Нет, не ее… ту, кого она защищала…
— Почему ты не выдаешь ту, которая должна быть на твоем месте?
— А если я не согласна с вашим утверждением? Или вы считаете, что ваши ошибки и несовершенство мира должны быть для меня незыблемым святым законом?