Иллин окончательно спала с лица и бросила на Риссу обреченный взгляд. Похоже, она опять сказала что-то не то. Но дед, который "милорд, и никак иначе", внимания на это то ли не обратил, то ли не счел нужным обращать.
— Это та, которую от столба только что отвязали? — скучающим тоном спросил он. — Взглянуть-то на нее можно, только вряд ли она вам что-нибудь скажет.
— От столба?! — пораженно выдохнула Иллин, прижав ладошку к губам. — Наверное, здесь какая-то ошибка, милорд. Милли сегодня утром привели, с тренировки. У нее тепловой удар был…
— Утром, может, и тепловой удар был. Только не успели ее в палате разместить, как заявился Аргейл. Сказал, что девчонка симулирует, и забрал ее. В медблоке тогда моя помощница дежурила, она еще молодая и робкая, надзирателю возразить не посмела. А теперь у вашей подружки обезвоживание, воспалившиеся раны от электроплети и лихорадка. Хотите — идите и проведайте, только предупреждаю: зрелище не из приятных.
Переглянувшись, ребята дружно бросились в палату, отделенную от приемной массивной прозрачной дверью. Здесь все было из гладкого, до блеска начищенного металла, белого дюропласта и тонкого зеленовато-синего транспаристила. Блондинка невнятно-серенькой внешности — видимо, та самая, что без боя сдала Милли Аргейлу, — в компании медицинского дроида грузила раненого в резервуар с кольто. Вдоль стен стояли ряды навороченных коек, оснащенных системами жизнеобеспечения. Большая их часть пустовала: видимо, больных в Академии либо быстро выхаживали, либо они долго не жили.
— Милли! — Иллин с тихим стоном опустилась на колени рядом с койкой, на которой лежала Милли. Зажав рот ладонью, провела дрожащей рукой по светлым, слипшимся от пота волосам подружки. — Бедная моя… Что эта сволочь с тобой сделала?
Милли спала на животе, беспокойно, шумно дыша. Ее бледные, растрескавшиеся губы были приоткрыты, вся левая половина лица распухла и посинела от сильного удара. На тонких ручках виднелись следы от наручников. Они слегка поджили, но все равно выглядели скверно: запястья припухли и приобрели нездоровый лиловый цвет; там, где стальные браслеты впивались в кожу, она стерлась в кровь. Плечи и спину девочки сплошь покрывали пропитанные кольто бинты.
Ремис поджал губы и отвел взгляд. Его кулаки сжимались и разжимались. Рисса ласково и осторожно, чтобы не задеть введенные под кожу электронные инъекторы и датчики, погладила Милли по предплечью.
— Чуть не убили, гады, — ошарашено выдохнул Ремис. — Это бред какой-то. Почему Аргейл так взъелся на нашу малявку?
— А сам не понимаешь?! — Иллин глянула на него с такой яростью, будто это он был виноват в том, что случилось с Милли. Она была такой бледной, что ее саму впору было класть рядом с подружкой. — Не в Милли дело. Дело в нас. В нас всех.
Покачав головой, она отвернулась и принялась с отсутствующим видом перебирать волосы Милли. Ее руки дрожали, но губы были решительно сжаты. В ее глазах читалась злоба, какую Рисса видела только у самых опасных уличных отморозков — тех, по кому жизнь проехалась катком, и так несколько раз, пока всю человечность не перемолола.
Риссе начинало казаться, что в теле тихой и робкой Иллин живут две личности. И не приведи Сила разозлить ее, когда бодрствует вторая.
— И все равно я ее не понял, — прошептал Ремис на ухо Риссе. — Нет, мне очень жалко Милли, но при чем тут все мы?
Рисса тяжело вздохнула. Еще вчера она, возможно, тоже не поняла бы, но сегодня ее уже третий раз за два дня ткнули носом в одно и то же дерьмо. Только непроходимая дура могла бы после этого сказать, что здесь просто грунт такой.
"Аргейл угробит вашу группу. Либо труп, либо тот, кто пройдет по твоему трупу". М-да, а я-то надеялась, что он меня просто припугнуть хочет".
— Вот ты вроде умный, а все равно тупой. Скажи, у нас хоть один имперец в группе есть?
— Нет. Но при чем здесь…
Ремис осекся. Рисса с мрачным удовлетворением смотрела, как медленно вытягивается его лицо, а глазах недоумение сменяется страхом.
— Дошло наконец, в каком мы дерьме?
В ответ Ремис только грязно и заковыристо выругался.
— Вижу, что дошло.
* * *
Поздним вечером Академия оживала. После ужина послушников наконец-то предоставляли самим себе, и всем оставшимся до утра временем они распоряжались как хотели: кто-то чах над уроками, часами сидел в библиотеке, медитировал и тренировался, а кто-то развлекался в кантине, без толку слонялся по коридорам или просто отсыпался, готовясь к следующему дню — такому же тяжелому, как и предыдущий. Рисса очень удивилась, узнав, что официального отбоя в Академии не было: предполагалось, что после обязательных занятий послушники должны заниматься самосовершенствованием, а здоровый сон — вещь вовсе не обязательная и вообще для слабаков.