— Вильк, ты совсем больной? — Мальчишки удивленно смолкли и одновременно уставились на нее непонимающими глазенками. Рисса чуть не зарычала от злости и досады: вот же дебилы! Они на улице, почитай, с самого рождения, а мозгов понять элементарные вещи не хватает! — Ты что, к Самоцветному озеру ходил?!
— Ну да. — Вильк, идиот такой, глядел на нее гордо, с вызовом, явно ничего не понимая. Рисса с трудом удержалась, чтобы не вмазать ему по лицу. — И вам советую: там добыча такая, что с одной рыбалки год шиковать можно, а народ туповатый…
Деввен тоже улыбаться перестал. Дошло, значит. Значит, хотя бы зачатки мозгов имелись.
— Да нет, Вильк, — прошипела Рисса. — Это ты туповатый. Там же все камерами накрыто, а они лица распознают. Если твой хлыщ настучал полицаям, тебе крышка. Дебил!
Вильк так и застыл с кольцом в руке и с дурацкой улыбочкой на физиономии. Кажется, и в его черепушке начала происходить какая-то активность: глазки забегали из стороны в сторону, как у нашкодившего зверька. Стушевавшись, он положил кольцо на столешницу и зачем-то спрятал руки за спину. Теперь он смотрел на трофей как на бомбу, готовую вот-вот взорваться.
— Рисс, не нагнетай. — Деввен строго нахмурил брови, изображая всего из себя взрослого и рассудительного лидера. Откровенно сказать, лидер из него был, как из Риссы — светская дама. — С каких пор полицаи шарятся по трущобам? Ну, поищут они Вилька для виду и забудут через пару недель. Ему надо только залечь где-нибудь и носа из нашего района не высовывать, и все будет нормально. Только кольцо придется выкинуть, чтобы скупщик не заложил. Нашла проблему…
Рисса нервно огляделась по сторонам. В принципе, Деввен дело говорил, но Рисса нутром чувствовала — не так все просто. От Вилька почему-то хотелось отодвинуться, как от заразного больного, а еще лучше — вообще дать деру отсюда. Прямо сейчас. Сию же секунду.
— Рисс, ты чего?
Рисса отмахнулась от Деввена и приложила палец к губам. В коридоре только что открылась дверь. Кто-то вошел внутрь. Уверенно, особо не таясь… Четверо. Рисса пораженно распахнула глаза: троих людей в полицейской форме Талармы и одного — в чужеземной она увидела как наяву — даже смогла разглядеть, что чужеземец презрительно кривит губы, переступая через мусор. Словно кто-то картинку на голопроекторе показал. Но гадать, что все это значило, времени не было.
Прямо за дверью слышались шаги.
— Валим! — взвизгнула Рисса и первой вскочила на ноги. Всего два прыжка — и она уже стояла у окна. Ухватившись за пустую раму, под удивленные возгласы приятелей подтянулась и прыгнула, легко перемахнув через подоконник.
"Придурки, бегите! Ну, давайте же!" — успела она подумать, прежде чем больно удариться подошвами об дорогу. В тот ж момент из дома послышался шум: незваные гости ворвались в комнату, где сидели ребята. Кто-то из мальчишек закричал — Рисса не разобрала, кто именно. Ей вдруг захотелось развернуться, броситься обратно в дом, хоть как-то помочь приятелям…
Раздался глухой звук удара, а затем — крик. Рисса рванула прочь со всех ног, и все же успела расслышать холодное, процеженное сквозь зубы: "Сопляк. Знаешь, какое наказание полагается за кражу у офицера Империи?"
"Уже приперлись, значит, — думала Рисса на бегу, смаргивая невесть откуда взявшиеся слезы. — Уже порядки свои устанавливают. Чтоб вы провалились, твари!"
Ничего. Ей только через ограду перелезть, а там ищи крысу на помойке! Всего пара шагов и один прыжок… Поскальзываясь на грязи, угибаясь от веток вековых деревьев, Рисса завернула за угол дома и нос к носу столкнулась с полицейским.
Она даже не успела понять, что произошло, когда удар под дых заставил ее скрутиться пополам, а правую руку больно рванули из сустава, заламывая за спину. Взвыв от боли, Рисса попыталась вырваться, но добилась только того, что руку заломили еще сильнее.
— Я ничего не сделала! — визгливо воскликнула Рисса, трепыхаясь, как пойманная в сети рыбешка. — Пустите меня!
Полицейский наклонился к ней. У него оказалась добродушная круглая физиономия человека, который просто обязан любить семью, пиво и вечерние ток-шоу по ГолоСети. На Риссу он смотрел с каким-то гадливым сочувствием, как на убогого уличного щенка.
— Это, девочка, — сказал он, тяжело вздохнув, — уже не мне решать.