Нехорошее предчувствие схватило Ремиса за горло и сдавило. С чего такой пример? Просто так? Или Танатон действительно прочел его… личное дело, или что там на послушников составляют?
— Да какой тут выбор? — пробормотал Ремис, опуская взгляд. — С голоду сдохнуть? Жить всем хочется, повелитель. Хоть как-то.
Танатон кивнул.
— Значит, у него есть мотив. Весомый, достойный понимания и сочувствия. А теперь скажи, должен ли он волновать полицейского, поймавшего этого, несомненно, несчастного воришку на преступлении? Должен ли он разбираться, почему у этого паренька в кармане оказался чужой кошелек?
Ремис сжал кулаки. Вспомнилось, как он сам огребал от полицаев за то, что стащил немного налички у кого-то, кто в день тратит в несколько раз больше и даже этого не замечает.
— Полицейский никому ничего не должен. У него есть работа, он за нее деньги получает. Но государству было бы неплохо разобраться, почему детям приходится воровать, чтобы с голоду не помереть.
— Допустим, у государства нет возможности справиться с бедностью. По крайней мере, не в ближайшей перспективе. Должны ли судьи прощать юных воришек лишь потому, что на преступление их толкнула нужда? Предположим, подобный прецедент случился. За ним потянулось множество других, и со временем подобная снисходительность прочно вошла в судебную практику. Бедность стала законодательно признанным оправданием для воровства. Что будет дальше, Ремис? К чему это приведет?
Ремис попытался представить себе картинку. Что бы он сделал в первую очередь? Да слал бы на хер любого полицая, который попытался бы его поймать, в открытую обносил богатые дома и прямо на ходу срывал побрякушки с женщин, соревнуясь с другими мальчишками в удали. Чего ему будет, если бедным можно все, потому что они бедные? Ему, сироте, у которого крыши над головой нет? И таких, как он, на Таларме было как крыс. И все помрут с голоду, если не будут воровать. И у многих действительно братишки с сестричками маленькие, и родители больные. Чем не оправдание?
Он помотал головой, пытаясь выбросить из нее образ Талармы — воровского рая, где крысята вроде него не боятся полицейской дубинки и колонии для малолеток. Талармы — ада для любого, у кого есть зарплата и счет в банке.
— Я вас понял, повелитель. Но это другое. Это Аргейл был преступником, а девочки…
— Предпочли сбежать, но не донести о его преступлении, — строго оборвал его Танатон. — Ты спросил у меня, почему ты здесь, а они — на позорных столбах? Вот он, твой ответ. Ты проявил уважение к законам и власти Империи. Пришел ко мне и доложил о проблеме, не солгав ни словом и честно признавшись в собственном проступке. Это достойно поощрения. Девочки же предпочли сами стать преступницами. Кроме того, когда им был дан шанс искупить вину и доказать свою верность Империи, они отказались, а Рисса напала на надзирателя. По-твоему, такое поведение не требует наказания? Можно ли продемонстрировать девочкам и другим послушникам, что они могут нарушать правила Академии и имперские законы, если сочтут причину весомой?
Ремис молча отвел взгляд. Нападение, это, конечно, сильно. Рисска — еще большая дура, чем ему казалось. Но можно ведь было поступить как-то по-другому? Поговорить с ними, убедить, что они ошибаются, и в Империи далеко не так плохо, как они думают?
Но, с другой стороны, мало ли таких надзирателей, как Аргейл? Да, они притихнут после его казни, побоятся открыто изводить послушников, но от мелких ежедневных издевательств это ребят не спасет. И тогда кто-нибудь может вспомнить о том, что однажды послушников за побег уже оправдывали, а надзирателя, виновного в нем, — казнили. Сплошная выгода получится: даже если поймают, ничего страшного не произойдет, зато вредному надзирателю не поздоровится. Потому и наказывали девчонок публично: чтобы всем стало ясно, что с беглецами обойдутся по всей строгости, и никакие "уважительные причины" им не помогут.
— Кажется, я понимаю, повелитель, — тихо сказал он. — Но все равно это несправедливо.
— Тебе придется понять, что порой закон и справедливость разделены пропастью, Ремис. Но не законы разрушают цивилизации, а стремление преступить их ради справедливости. Правила, которым подчинена жизнь Империи, написаны кровью прошлых поколений, и если каждый возьмется перекраивать их себе в угоду, воцарится хаос, от которого наши предки стремились уберечь нас. Ведь что позволено одному, со временем будет позволено многим, если не встретит решительного сопротивления. Ты понимаешь меня?