— Немедленно распорядитесь о лечении, надзиратель. Я улажу остальные вопросы с верховным наставником.
* * *
В семь утра Ремис пошел в медблок в третий раз. Сунувшись туда с рассветом, он застал на месте только ассистентку, которая возилась с раненным старшаком и без лишних разговоров выставила Ремиса за дверь. Тогда он поболтался по Академии еще часа полтора и, вернувшись, был выпровожен вон уже лордом Лексарном — дескать, нечего к девчонкам сейчас лезть, не в том они состоянии.
Это Ремиса не на шутку взволновало. Он, конечно, и сам понимал, что после порки электроплетью и целого дня на столбе чувствовать себя будешь так, что мертвым позавидуешь, но почему зайти-то нельзя? Неужели все настолько плохо? Он с огромным трудом заставил себя выждать еще час, прежде чем вернуться в медблок: от беспокойства за девчонок бросало то в жар, то в холод, и в голову лезла всякая дичь.
На сей раз Ремиса никто не прогнал. Потоптавшись в приемной, он прошел в палату, шурша пакетиком печенья. Печенье Ремис купил на одолженную у Кира мелочь (так и валялась в сумке почти неделю, пока не понадобилась), и за пару часов комкания в ладонях, перекладывания с места на место и одного забывания на скамейке оно несколько потеряло товарный вид. Хоть снова беги за какой-нибудь вкуснятиной для девчонок, да только не на что было. Но главное ведь не вид, а вкус, правда? Рисса уж точно подтвердит.
"Если не съездит мне этим пакетиком по лицу", — подумал Ремис. Он сам знал: было за что, и даже десяти коробок самого лучшего печенья в галактике не хватило бы, чтобы за это извиниться.
В палате, как всегда, было почти пусто. Старшак, не разминувшийся с каким-то монстром в Долине, плавал в капсуле с кольто. Еще одна была занята, и приглядевшись, Ремис рассмотрел за мутным стеклом девчачий силуэт. Рисса! У Ремиса екнуло сердце и неприятно похолодело в груди. Остальные девчонки вмиг вылетели у него из головы — совершенно позабыв о них, он бросился к капсуле, будто верил, что стоит ему лишь оказаться рядом, и Рисса поправится.
Кольто могло вытащить с того света. Вылечить самые страшные раны за несколько часов. Что должны были сделать с Риссой, чтобы ее пришлось так долго в нем держать?! Он провел ладонью по стеклу, ровно там, где находилась щека Риссы. Вспомнил слова повелителя Танатона о том, что так было надо. Почему-то они больше не казались такими убедительными.
— Рисс, привет… — прошептал он. И пофиг, что выглядел сейчас, наверное, глупее не придумаешь. — Ну ты чего? Хватит уже болеть…
— Привет, Ремис.
Голосок был настолько слабым и бесцветным, что Ремис даже не сразу узнал Иллин. Обернувшись, он увидел ее сидящей на одной койке с Милли. Одета Иллин была в больничную пижаму, волосы — обычно такие красивые, что глаз не оторвать, но сейчас спутанные и потускневшие, — она стянула в хвост и перекинула через плечо. Куда-то исчезла вся ее красота, будто бы Иллин неудачно постирали с отбеливателем, нечаянно вымыв все краски. Эту девочку с бледным, почти синюшным лицом и ввалившимися глазами хотелось пожалеть, но уж никак не любоваться ею.
— Привет, — смущенно ответил Ремис. Он был готов сквозь землю провалиться: надо же было повести себя как сволочь и последний идиот одновременно! — Ты как?
— Лучше, чем могло бы быть. — Иллин, тяжело вздохнув, погладила спящую Милли по голове. Она явно сдерживала слезы, когда смотрела на малявку, и дурное предчувствие вгрызлось в Ремиса с удвоенной силой. Неужели с Милли что-то не так? — Подойдешь? Не очень удобно через всю палату говорить.
— Не вопрос, — он быстро подошел, присел на свободную койку рядом. Неловко вручил Иллин печенье, которое она так же неловко приняла и положила на маленький прикроватный столик. — Что с мелкой? Она… — он сглотнул: Милли лежала на животе и почти не подавала признаков жизни. Только посапывала иногда. — Ну, она хоть просыпалась?
— Нет, но лорд Лексарн сказал, что она будет в порядке. — У Иллин был очень печальный вид, совсем не вязавшийся с радостной, в общем-то, новостью. — Ее сейчас лекарствами и стимуляторами накачивают, чтобы она быстрее оправилась. Сказали, что ее… ее… — Иллин всхлипнула, прикрыла рот ладонью. Ремис попытался погладить ее по плечу, но Иллин сбросила его руку и, сжавшись в комочек, совсем разревелась.
Ремис готов был сам в голос взвыть. Девчонки! Нет, понятно, что им сейчас плохо, но почему нельзя внятно сказать, что случилось?! И как их успокаивать?! Пацаны говорили, что девчонок по лицу бить надо, если истерят, но жалко же…
— Иллин, ты что? — Ремис неуклюже обнял ее, прижал к груди. На сей раз Иллин не отстранилась, но и реветь не перестала. — С Милли что, собрались сделать что-то плохое? Ну скажи ты, эй!