– Не помогает. Я тебя очень прошу, будь человеком, отвези меня в ближайшую больницу и уезжай на все четыре стороны. Зачем я тебе? Если хочешь, возьми мою машину. Она мне больше не нужна. Я не буду заявлять об угоне. Считай, я тебе ее подарила. Оставь меня в больнице. Мне там окажут первую помощь. Я позвоню брату, он приедет и заберет меня.
– Я же тебе сказал, забудь про больницу!
– Зачем я тебе?
– Вдруг меня менты остановят?! Меня же уже ищут. Я тебя как ширму держать должен.
– Ты хочешь сказать, что я заложница?
– Понимай как хочешь.
– Но ведь у тебя есть какая-нибудь цель? Ты когда сбегал, о чем думал? Ты же сам сказал, у тебя много денег. Так купи себе новые документы, сделай пластическую операцию и сваливай за бугор. Не хочешь за бугор, ляг на дно в Москве. Там тебя вообще никто не найдет. Здесь тебе оставаться опасно. Питерский уголовный розыск самый квалифицированный. Тебя в два счета найдут.
– Что-то до сих пор не нашли.
– Найдут, можешь не сомневаться. Если, конечно, ты какой-нибудь крутой, то тебе нечего бояться. За деньги можно купить даже свободу. Правда, говорят, что некоторые менты продались криминальным структурам. Это называется взаимное сотрудничество, проще говоря, братство. Ты, вообще, кто?
– Слесарь на заводе, – засмеялся зек. Дальше мы ехали молча. Зек посматривал на мое отражение в зеркале и о чем-то думал.
– Я есть хочу, – жалобно произнесла я.
– Я тоже.
– Где мы будем ужинать?
– Сейчас поймаем какую-нибудь беспризорную собаку, возьмем в деревне котелок и сварим. Меня опять затошнило, и закружилась голова.
– Я собак не ем.
– А зря. Кстати, очень вкусное мясо, а бульон любого туберкулезника может вылечить.
– Нет уж, спасибо. Кушайте сами.
– Ты что, и вправду никогда не ела собак?
– Нет, Боже упаси.
Мы доехали до ближайшей деревни и остановились у одинокого покосившегося домика, вросшего в землю.
– У тебя деньги есть?
– Есть.
– Давай. Пожрать что-нибудь купим.
– Ты же сказал, что только собаками питаешься…
– Заткнись и слушай меня внимательно. Сейчас я позову хозяев и куплю у них поесть, потом найдем какой-нибудь заброшенный дом и заночуем. Если вздумаешь закричать или позвать на помощь, стреляю без предупреждения. В том, что с тобой никто не шутит, ты уже убедилась. Только учти, следующий выстрел будет последним. Перевязывать тебя больше не придется. Усекла?
– Усекла.
Зек открыл окно и посигналил.
– Эй, люди добрые! Есть кто-нибудь? Из дома вышла сгорбленная старушка и прищурилась, чтобы нас разглядеть. Она была такой старой, что я дала бы ей лет сто, не меньше. Ее руки тряслись, а лицо было изъедено морщинами.
– Здравствуй, мать! Собери что-нибудь поесть. Мы тебе денег дадим.
Старушка заморгала и опять прищурилась.
– Мать, ты слышишь?
– Слышу-слышу, не глухая. У меня, кроме картошки и хлеба, ничего нет.
– А что, в деревне ни у кого взять не сможешь?
– Эта деревня брошенная. Из нее уже давно все уехали. Осталось только три дома. В одном дед совсем старенький живет. Правда, он козу держит, а в другом семья. У них и куры, и утки есть. Больше никого нет. Остальные дома пустые. Магазина тоже нет.
– Господи, как вы тут живете?
– Так и живем. Все равно помирать скоро.
– Мать, а телевизор у тебя хоть есть?
– О чем ты говоришь, сынок! Деревня уже давно без электричества.
– Чем же вы тут питаетесь?
– Все с матушки родимой земли. Она нас и кормит. Сами сажаем, сами едим. Раз в неделю машина приезжает, хлеб привозит. Можно в ближайшую деревню съездить. Она жилая, там магазин есть, только ехать далеко, километров сто, не меньше.
– Мать, пойди по соседям, набери что-нибудь к столу. Есть хотим. Сама сказала, у твоих соседей птица есть.
Я протянула зеку двести рублей. Он дал их старушке. Та сунула деньги в карман и спросила:
– Вы не торопитесь?
– Нет.
– Сейчас все сделаю.
– Мать, а самогонка у вас тут есть?
– У соседа. Зек буркнул мне:
– Дай еще сотку.
Я протянула купюру и отвернулась. Зек отдал сотку старушке и радостно произнес:
– А ну, мать, купи у него самогона! Да побольше!
Старушка сунула деньги в карман и пошла к соседнему дому. Как только она ушла, я посмотрела на своего похитителя и язвительно сказала:
– Послушай, а почему ты сам не расплачиваешься. Ты же богатый, из тюрьмы сбежал. Вот и расплачивайся сам, я не сумасшедшая, чтобы деньгами направо-налево кидаться! На фиг мне эта самогонка за три сотни нужна! За три сотни можно купить приличный джин!
– Ни хрена с тобой не будет! Не в ресторане, самогонки попьешь.
– Я самогонку не пью.
– Ну и не пей. Она, между прочим, не только самогонку, но еще и пожрать принесет.
– Господи, да сколько стоит эта картошка?! Ну не три сотни же! Жри сам. Я жрать не умею, я ем.
Зек посмотрел на меня так, что я, вздрогнув, поняла, что перегнула палку.
– Заткнись, или я сделаю так, что ты замолчишь навсегда.
Я заткнулась и стала наблюдать за соседним домом.
– Кстати, а ты что в тюрьме делала? Кто у тебя там сидит? – Зек первым нарушил молчание.
– Слава Богу, никто. Дядька у меня там работает.
– Кем?
– Юрисконсультом.
– Слышал я про твоего дядьку. Гнида он продажная. Шестерка! Жополиз! Я процедила сквозь зубы:
– Жалко, тебя не слышит мой брат.
– Ну и что бы он сделал?
– Проломил бы тебе голову.
– Надо же, мне еще никто голову не ломал, – противно засмеялся зек. – Я в тюрьме четыре года отсидел, поэтому и понятия имею. Твой дядька в тюрьме всю жизнь работает, а тюремных законов признавать не хочет. Готов веет служить, и красным, и белым. Таким, как он, место у параши!
Я молчала. Я вообще не имею привычки обсуждать близких мне людей.
Старушка ходила от одного дома к другому с большой тряпичной сумкой. Наконец она подошла к машине и протянула ее нам. Сумка была полна. Зек порылся в моем бардачке, извлек из него плеер с наушниками, протянул его старушке и похлопал ее по плечу.
– Мать, это тебе. Слушай музыку, а то не понятно, как вы тут без телевизоров живете. Можешь теперь радио послушать. Все новости. Будешь хоть знать, что в мире творится.
– Спасибо, сынок, – обрадовалась старушка и сунула наушники в уши.
Зек махнул ей рукой и поехал к окраине деревни Мы остановились у мрачного домика, стоявшего на берегу реки.
– Между прочим, прежде чем дарить мой плеер, можно было спросить разрешения.
– Тебе что, для этой старухи плеера, что ли, жалко? Она без телевизора живет.
– Понимаю, но я привыкла сама распоряжаться своими вещами, Мы запита в дом. В нос ударил завах гнили. Дом состоял из двух маленьких комнат и небольшой кухоньки. В одной из комнат стояла старая железная кровать с грязным матрасом и дырявой подушкой.
Зажав нос, я вышла из дома, достала из багажника большое покрывало, которое всегда брала с собой на пляж, и расстелила у реки.
– Ты что, у реки решила поужинать, в доме не хочешь?
– Разве эту жуткую, мрачную развалюху можно назвать домом?
– По-моему, да. Ты молодец, что захватила с собой покрывало. Наверное, чувствовала, что тебе придется ночевать в заброшенной деревне.
– Если бы я только знала, что ты окажешься в моей машине, я бы близко к этой тюрьме не подъехала.
– Что ж поделаешь. Знал бы, где упадешь, так соломку подстелил… Давай накрывай на стол, а я искупнусь. Я, как-никак, в мусорном баке сидел.
Зек взял свою тюремную форму, облил ее бензином и сжег. Затем подошел к машине, вытащил из нее ключи и игриво мне подмигнул:
– Это чтобы не сбежала. Я молча наблюдала за ним. Затем не выдержала и крикнула:
– Между прочим, с ключами не купаются! Оставь их в машине. Потеряешь, на чем поедем?!
– Пешком пойдем, – засмеялся зек и достал из кармана шорт пистолет. – Все свое берем с собой, – опять подмигнул он.
– Ключи от машины не твои, а мои, – произнесла я глухим голосом и с ненавистью посмотрела на него.