Мужчина разжал кулак, и парень брезгливо дернул плечом, после чего уверенно шагнул в толпу, где тотчас скрылся.
– Сволочи! Жулье! Житья от вас нет! Давай в милицию! – уверенно потянул мужчина за собой Тимофея.
– Вешать таких надо на площади, чтобы другим неповадно было! – выкрикнул из толпы лохматый старик.
– А раньше и вешали, – живо подхватил молодой мужчина лет тридцати пяти, в пестрой кепке. – Болтается такой висельник на площади и других воров на разум наставляет.
– Это тебе в науку! – Мужчина размахнулся и наотмашь ударил Тимофея. Из разбитого носа мгновенно брызнула кровь. – Пойдем со мной!..
– Никуда я не пойду! – закричал Тимофей. – Это не я!
– Вырываешься, стервец! Все вы так говорите! От меня не уйдешь, я еще и не таких, как ты, за рога брал! – Мужчина вцепился в Тимофея обеими руками. – По таким мерзавцам, как ты, давно тюрьма плачет!.. Ничего, она тебя сполна вылечит!
– Дяденька, да что же это вы?! Не брал я ваших денег! Зачем они мне?! Отпустите меня! – взмолился Тимофей. – Мне этот вор специально кошелек подсунул!
– Все они головорезы! – высказалась пожилая грузная тетка. – На прошлой неделе я бельишко свое повесила. Ничего там такого не было, штаны да трусы. Так все с веревок поснимали! Даже рваные платья! Так вот у нашего дома такие же бродяги ошивались, вот они и сперли! А как спросишь, так они все ни при чем!
– В иные времена за это руки рубили! – не унимался молодой мужчина в пестрой кепке. – Своровал разок – кисть долой! Украл второй раз – секли по локоть. А уж если в третий, будь добр и головушку бестолковую подставляй. И помогало ведь! Да и как не поможет...
– И сейчас все это надобно делать. Тогда, глядишь, совсем воровать перестали бы.
Тимофей упирался, цеплялся за прохожих, но мужчина крепко держал его.
– Ах ты, поганец! Ты еще кусаться будешь! – И он опять сильно ткнул Тимофея локтем в лицо.
Тимоха почувствовал, как лопнула на губах кожа, и кровь липким неприятным соком брызнула на ворот рубашки.
– Дяденька, отпусти! Не брал я твоих денег, это он мне кошелек сунул!.. Христом богом тебя прошу, помилуй меня! Никого у меня более не осталось, ни тятеньки, ни матушки, все от холеры померли!
Мужчина уже выволок Тимоху из толпы и уверенно тащил его в милицейский участок.
– На жалость, стервец, берешь! Только это тебе не поможет! У меня у самого шестеро детей, и всех кормить надо! Хотел их без гроша оставить! Гаденыш ты эдакий! У меня в милиции свояк работает, так он тебя упечет куда надо! – зло пообещал он.
А еще через минуту базар загудел прежней размеренной жизнью – с бранью, матом, словесными перепалками, а на мужчину, волокущего с торга худенького подростка, уже никто не обращал внимания. Подумаешь, невидаль какая – вора поймали! Базар еще и не такое видывал.
Милиция размещалась в подвале старого особняка. Из его окон были видны только ноги прохожих, да еще слышен был базарный гул. В этом же помещении размещалась временная тюрьма, где содержалось десятка два воров, терпеливо ожидающих небыстрого суда. Мужчина втащил Тимоху в дверь и с силой швырнул его с лестницы. Разбивая лицо, голову, колени, Тимоха скатился по деревянным ступеням прямо под ноги высокому парню в выцветшем галифе. Тот перешагнул через распластанное тело Тимофея и хмуро поинтересовался:
– Еще один вор?
– А то как же! От горшка два вершка, а уже ворует! Пороть бы их прилюдно, вот тогда, может быть, и вышло бы что-нибудь путное. А так, – безнадежно махнул мужчина рукой. – Маета одна!
– Зря ты возрасту удивляешься, у нас таких – три камеры битком! Как зовут? – строго спросил парень у Тимофея.
Тимоха, предчувствуя новый и очень нелегкий зигзаг в своей судьбе, расплакался от обиды и бессилия перед нависшим роком.
– Тимофей меня зовут, только я не вор.
– Как же не вор, когда у тебя кошелек нашелся?! – сердито завозмущался дядька.
– Это тот парень в костюме мне его подбросил, когда я рядом стоял, – жалобно запричитал Тимофей.
– Вот оно что, – безрадостно протянул парень в галифе. – Ну ничего, в тюрьме посидишь, она тебя выправит. Там у тебя будет предостаточно времени, чтобы крепко обо всем подумать. А ну вставай, говнюк! – потянул он Тимофея за ворот. Рубаха с треском разошлась. – Иди к своим дружкам. Давай, давай, они тебя уже ждут. Там тебя научат жизни! – подгонял он пинками мальца к огромной железной двери. – В кутузке сидеть, это тебе не кошельки на базарах тырить. Присмотри за ним, пока я ключи достану.
– Можешь не торопиться! Я с этого воренка глаз не спущу. Это же надо! – в который раз восклицал мужчина. – Хотел без копейки меня оставить. Я же пни выкорчевывал. Весь мой заработок за полгода!
– Милости прошу!
Дверь распахнулась, и парень в галифе с силой втолкнул Тимофея в полутемное помещение. В нос ударило кислым запахом испражнений и застоявшейся сырости, а затем дверь за его спиной гулко захлопнулась. Камера была переполнена и больше походила на вход в преисподнюю, где громилы дожидались своего часа, чтобы предстать перед глазами падшего ангела.
Тимофей неловко затоптался у порога, съежившись под множеством настороженных взглядов. Через минуту юные узники потеряли к Тимофею интерес, и камера вновь загалдела мальчишескими голосами: они весело переругивались между собой, вспоминали многочисленных приятелей и хвастались удачным воровством. Среди них выделялся худенький долговязый татарчонок, который без конца сцеживал слюну через огромную щербину между зубами и громко, перебивая других, рассказывал о своих удалых подвигах. Из его слов получалось, что он числился в отчаянных разбойниках и на рынке не существовало прилавка, где бы не похозяйничала его тонкая и юркая рука. Татарчонок был весел и задирист, чувствовалось, что прозябание в кутузке дело для него привычное.
Тимофей даже не знал, куда ему присесть, – все места были заняты, никто из мальчишек не желал даже подвинуться. Беспризорники смолили цигари и так искусно матерились, что Тимофей почувствовал себя в их обществе домашним дитятей, впервые выпорхнувшим из-под опеки заботливой гувернантки.
Татарчонок неожиданно повернулся к Тимофею, продолжавшему стоять у двери, и почти по-приятельски спросил:
– Ты кто такой?
– Тимоха меня зовут.
– А кличка у тебя какая?
– Кличка? Нет у меня клички.
Тимофей вновь ощутил на себе всеобщее любопытство и внутренне сжался. Но сейчас во взглядах сорванцов было нечто иное. Татарчонок действительно был старшим в этой многоликой компании, когда он говорил, то замолкали даже в самых дальних углах камеры.
– Как же ты без клички тыришь? – очень искренне удивился он.
– А я не тырил.
– Вот как? Чего же ты тогда здесь очутился?
Тимоха пожал плечами:
– По недоразумению. Воровал не я, а один парень. Он стащил у дядьки кошелек и мне его подкинул. А меня схватили.
– Хм... В нашем деле это бывает, – согласно протянул татарчонок. – А может, тебя под нары нужно загнать, если ты не вор? – предложил он, хитро посмотрев на пацанов, которые вдруг весело заулыбались в предчувствии забавной потехи. А потом, сделавшись неожиданно серьезным, поинтересовался: – Какой он из себя, этот хмырь, что кошелек тебе сунул?
Тимофей пожал плечами:
– Невысокий такой. Худой... На пальце у него кольцо в виде черепа, – поднял он правую руку.
– А-а, знаю... Валек это! – веско высказался татарчонок. – Вот кого надо бы под нары сажать. Он верха спустил. Ты не первый, кого он под монастырь подводит, для него это забава. Ну, вот как для меня курево, – отшвырнул он дымящийся окурок.
– Разве это хорошо – честных людей в тюрьму сажать?
Татарчонок заметно нахмурился:
– По-твоему получается, что, кто в тюрьме сидит, нечестные, так, что ли? Да если разобраться, то честнее вора человека и не сыщешь! Я правильно говорю, пацаны?
– Правильно, Заки! – раздалось со всех концов камеры.
– Воры – честный народ!
– Что ж нам с тобой делать-то? Ты всегда такой тихий?.. А что, и кличка хорошая, Тишкой будешь! Хорошая кличка?
– В самый раз, Заки, – одобрительно загудели пацаны. – Умеешь ты новичков крестить! Теперь ему от Тишки до самой смерти не отмыться.