Но мистер Штайн пил маленькими глотками горячий кофе, смотрел, как Кэт прихлебывает свой, и улыбался — так, словно увидел в окне магазина копию своей любимой детской игрушки и счастлив, что дорогой его сердцу предмет не исчез бесследно.
— Я ждал, что однажды ты придешь меня навестить, — признался он после долгого молчания.
Гейл потихоньку просыпался, сидя рядом с Кэт. Он с интересом рассматривал загроможденную комнату мистера Штайна.
— У вас что, нет компьютера?
Мистер Штайн усмехнулся. Кэт ответила за него:
— Он сам и есть компьютер.
Мистер Штайн снова посмотрел на нее и одобрительно кивнул.
— Я стараюсь держать свои исследования, — мужчина выразительно постучал себя по голове, — в надежном месте. — Он наклонился над заваленным бумагами столом. — Но что-то подсказывает мне, что вряд ли вы пришли обсудить мои организационные способности.
— Мы путешествовали, и у нас возникло несколько вопросов…
— Об искусстве, — продолжил мистер Штайн и покрутил рукой в воздухе, указывая Кэт, чтобы та переходила к делу.
— А моя мать всегда благосклонно отзывалась о вас.
— Ты помнишь свой первый визит сюда? — спросил мужчина.
Кэт кивнула.
— Мое какао было слишком горячим, а вы открыли окно, выставили чашку наружу и поймали туда несколько снежинок. — Кэт улыбнулась воспоминанию. — Я потом месяцами сводила родителей с ума, отказываясь пить какао без свежего снега.
Мистер Штайн выглядел так, словно хотел было засмеяться, но забыл.
— Ты была совсем крошкой тогда. И так похожа на мать. Ты потеряла ее слишком рано, Катарина, — сказал он. — Мы. Мы все потеряли ее слишком рано.
— Спасибо. Ваша работа была очень важна для нее.
— И ты пришла, потому что сделала открытие, имеющее отношение к нашей работе?
Кэт покачала головой. Гейл пошевелился, и Кэт почувствовала, как в нем нарастает нетерпение.
— К сожалению, я здесь по другому делу.
Мужчина откинулся на спинку старого деревянного стула.
— Понятно. И что же это за дело?
Гейл бросил на Кэт быстрый взгляд, значивший только одно: «Мы можем ему доверять?»
Ее ответ был прост: «У нас нет выбора».
— Это дело из тех, которыми занималась моя мать, когда не помогала вам. С исследованиями.
Кэт провела последние несколько часов, гадая, насколько хорошо мистер Штайн знал ее мать. Но ответ, как оказалось, легко читался в его глазах. Он улыбнулся:
— Понятно.
— Нам нужно узнать… — Кэт продолжила. — Мне нужно узнать, говорит ли вам о чем-то… вот это.
Гейл сунул руку в карман пальто и вытащил оттуда пять листков бумаги. Пять фотографий — зернистых снимков со странными ракурсами, сделанных с видеозаписи. Мистер Штайн разложил их на заваленном бумагами столе и принялся что-то шептать на языке, которого Кэт не понимала. На какое-то мгновение она подумала, что мужчина вовсе забыл об их с Гейлом присутствии. Он внимательно изучал фотографии, словно перед ним была колода карт, а сам он был предсказателем, пытавшимся прочесть по ним собственную судьбу.
— Это… — произнес он наконец. Голос мужчины стал резче, когда он спросил: — Как? Где?
— Мы… — промямлила Кэт, неожиданно обнаружив перед собой человека, которому она никак не могла солгать.
К счастью, у Гейла не было такой проблемы.
— Мы смотрели кое-что недавно, одно домашнее видео. Они были на нем.
Глаза мистера Штайна расширились.
— Все? В одном месте?
Гейл кивнул.
— Мы так думаем. Это коллекция, которая…
— Это никакая не коллекция! — выкрикнул Абирам Штайн. — Это узники, военнопленные!
Кэт вспомнила комнату, спрятанную подо рвом, охранявшуюся лучшими в мире системами безопасности, и поняла, что он прав. Артуро Такконе захватил пять бесценных полотен, пять свидетельств истории — и запер их в плену до той самой ночи, когда их освободил Визили Романи.
— Вы знаете, что это такое, молодой человек? — спросил мистер Штайн у Гейла, показывая тому фотографию картины, на которой была изображена молодая женщина в белом платье, выглядывавшая на сцену из-за занавеса.
— Похоже на Дега, — ответил Гейл.
— Так и есть. — Мистер Штайн кивнул, словно одобряя спутника, выбранного Кэт. — Эта картина называется «Танцовщица, ожидающая за кулисами».
Мужчина поднялся на ноги и пересек комнату, направляясь к шкафчику, ломившемуся под тяжестью книг, журналов и ползучих растений, вившихся прямо по пыльному полу. Он открыл шкаф и, достав толстую папку, положил ее на стол.
— Я полагаю, вы образованный молодой человек, — проговорил мистер Штайн. — Скажите, вы видели это полотно раньше?
Гейл отрицательно помотал головой.
— Именно. Потому что никто не видел его вот уже более пятидесяти лет. — Мистер Штайн тяжело опустился на стул, будто потратил всю энергию, добираясь до шкафа, и не мог больше держаться на ногах. — Йохан Шульхофф был банкиром в одном маленьком, но процветающем городке у австрийской границы, в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. У него была хорошенькая дочка. Красавица-жена. Уютный дом.
Мистер Штайн раскрыл папку: к одной из страниц была прикреплена копия семейного портрета, с которого широко улыбались три человека в нарядной одежде, а из-за их спин выглядывала «Танцовщица, ожидающая за кулисами».
— Эта картина висела в их столовой до того самого дня, когда пришли нацисты и забрали ее — и всех до одного членов семьи Шульхоффа. Никого из них с тех пор не видели. — Мужчина не сводил глаз с фотографии. На его глазах выступили слезы, и он прошептал: — До этого дня.
Кэт подумала о своей матери, которая сидела на этом самом стуле и просматривала эти самые папки, но так и не приблизилась к тому, что казалось навсегда потерянным.
— Но ты ведь знала это и раньше, не так ли, Катарина? — спросил мистер Штайн. Он взял в руки другой снимок.
— А это Ренуар — «Два мальчика, бегущих по полю ржи».
Кэт и Гейл наклонились над изображением двух детей. Шляпу одного из них унес ветер, она летела по полю, и мальчики гнались за ней.
— Эта картина была заказана одним французским государственным лицом, очень богатым. Здесь изображены два его сына, играющие у семейного замка под Ниццей. Картина висела в доме старшего сына, в Париже, до фашистской оккупации. Один из братьев выжил в лагерях. А она… — мистер Штайн вытер глаза и на мгновение замолчал. — Мы боялись, что она не выжила.
Кэт и Гейл не произнесли ни слова, пока мистер Штайн рассказывал им о картине Вермеера под названием «Философ» и о полотне Рембрандта, изображавшем блудного сына. Но дойдя до последней картины, мистер Штайн еще больше посуровел. Он держал фотографию так бережно, словно в его руках был сам пропавший шедевр.
— Тебе знакомо это полотно, Катарина?
— Нет… — голос Кэт задрожал.
— Посмотри внимательно, — настойчиво повторил мужчина.
— Я не знаю эту картину, — сказала Кэт, чувствуя его разочарование.
— Она называется «Девушка, молящаяся Святому Николаю», — сказал мистер Штайн, переводя взгляд с картины на Кэт и обратно. — И она очень, очень далеко от дома.
Мистер Штайн внимательно посмотрел на Кэт.
— Твоя мать когда-то сидела на этом самом стуле. Она слушала, как этот самый старик разглагольствовал о линиях на карте и о законах в книгах, которые даже много лет спустя находятся где-то между добром и злом. Государства с их законами о происхождении, — мистер Штайн презрительно усмехнулся, — музеи с их фальшивыми документами о покупках.
Тихая грусть мистера Штайна внезапно сменилась лихорадочным пылом:
— И вот зачем твоя мать явилась тогда в эту комнату… Она сказала мне, что иногда лишь вор может поймать вора. — Его глаза засверкали. — Ты собираешься украсть эти картины, не так ли, Катарина?
Кэт хотела все объяснить, но правда вдруг показалась ей слишком жестокой.
— Мистер Штайн. — Голос Гейла был ровным и спокойным. — Боюсь, это очень долгая история.
Мужчина кивнул.
— Понятно. — Он посмотрел на Кэт с видом человека, который давно бросил попытки искоренить все зло на земле.
— Люди, которые сорвали «Танцовщицу, ожидающую за кулисами» со стены столовой Шульхоффа, были очень плохими, девочка моя. Люди, которым они принесли ее, были еще хуже. Эти картины служили расплатой за страшные сделки в страшные времена. — Мистер Штайн сделал глубокий вдох. — Хороший человек не может владеть этими полотнами, Катарина. — Кэт кивнула. — Так что куда бы ты ни направилась, — мужчина поднялся на ноги, — что бы ты ни собиралась предпринять…
Мистер Штайн вытянул руку. Когда маленькая ладонь Кэт оказалась в его руке, он заглянул ей прямо в глаза и произнес:
— Будь осторожна.