— Здравствуй, дядя Эдди.
Если бы Кэт пробыла в Колгане немного дольше, она бы наверняка услышала от кого-нибудь из учителей то, что передавалось в ее семье из поколения в поколение: нарушать правила можно, но только иногда и только если ты знаешь их очень, очень хорошо. Возможно, именно поэтому дядя Эдди, единственный из всех великих воров, мог позволить себе такую роскошь, как постоянный адрес.
Заходя в старый бруклинский особняк из коричневого камня, Кэт почувствовала, как за тяжелой деревянной дверью остается солнечный свет, а вместе с ним и весь район, который за последние шестьдесят лет то и дело превращался из модного места в подозрительное и обратно. Но в этом доме ничего не менялось. Коридор всегда был темным. В воздухе всегда витал запах Старых Добрых Времен — во всяком случае, ей всегда говорили, что в Старые Добрые Времена пахло именно так: капустой, морковью и похлебками, томившимися на медленном огне в чугунных горшках, которые переживут всех на свете.
Одним словом, это был дом — хотя Кэт и не осмеливалась больше называть его так.
Дядя Эдди прошаркал по узкому коридору, на секунду остановившись, чтобы достать из кармана кошелек щеголя и бросить его в кучу таких же бумажников, явно лежавших без дела — даже не открытых.
— Ты не терял времени даром. — Кэт выудила один из кошельков и просмотрела его содержимое: удостоверение личности, четыре кредитные карточки и девятьсот долларов наличными — все нетронутое.
— Дядя Эдди, здесь куча денег…
— Сними туфли, если хочешь войти, — строго велел старик, шагая по узкому коридору. Гейл тут же скинул свои итальянские мокасины, но Кэт поспешила за дядей, не обращая внимания на его замечание.
— Ты что, обчищаешь карманы? — спросила девушка, едва они зашли в кухню.
Дядя Эдди молча подошел к большой плите, стоявшей у дальней стены.
— Поклянись, что ты ведешь себя осторожно! — не унималась Кэт. — Сейчас все не так, как в старые времена, дядя Эдди. Теперь на каждом углу стоит банкомат, а у каждого банкомата есть камера, и…
Но с тем же успехом она могла обращаться к глухому. Дядя Эдди взял с полки над плитой две глубокие фарфоровые тарелки и принялся разливать суп. Одну тарелку он протянул Гейлу, другую — Кэт и указал им на длинный деревянный стол, вокруг которого стояли несколько разных стульев. Гейл сел и принялся уплетать суп с таким аппетитом, словно не ел несколько недель, но Кэт осталась стоять.
— Мир стал совсем другим, дядя Эдди. Я не хочу, чтобы ты попал в беду.
В этот момент ложка Гейла коснулась дна тарелки. Выражение его лица изменилось, и он изумленно спросил:
— Дядя Эдди, почему на твоей посуде герб королевского семейства Британии?
— Потому что раньше она принадлежала ему, — слегка раздраженно проворчал старик.
Кэт вдруг стало жарко. Она невольно посмотрела на дядю глазами Гейла — для него это был не просто старик, это был Тот Самый Старик.
— Наше искусство очень древнее, Катарина, — дядя Эдди сделал паузу, и кошелек Гейла вдруг оказался у него в руках. — Оно живет не благодаря нашей крови, — старик бросил паспорт Кэт на стол рядом с засохшим куском хлеба, — а благодаря нашему мастерству.
Дядя Эдди отвернулся от племянницы, потерявшей дар речи, и ее восхищенного спутника.
— Похоже, ты прогуляла тот день, когда в Колгане об этом рассказывали.
Пальто Кэт вдруг стало нестерпимо давить ей на плечи, и девушка вспомнила, что в кухне всегда было слишком жарко — именно поэтому она сбежала отсюда. Но теперь пришло время вернуться. Кэт села за стол.
Дальше могло случиться, в общем-то, что угодно. Например, дядя Эдди мог сказать, что парнишка, которого Кэт привела домой, одевается куда лучше, чем бродяга, которого выбрала ее мать. Гейл мог набраться смелости и спросить наконец, откуда над камином взялась поддельная картина Рембрандта. А Кэт могла признать, что еда в Колгане была просто никудышной по сравнению со стряпней ее старого дядюшки. Но в этот самый момент задняя дверь распахнулась, и все уставились на двух парней, ворвавшихся в кухню с самым большим и лохматым псом, которого Кэт когда-либо видела.
— Дядя Эдди, мы вернулись! — Паренек, который был поменьше ростом, крепче ухватился за ошейник собаки. — У них не было далматинцев, так что мы взяли… — Он поднял глаза. — Ого, да здесь Кэт! И Гейл!
Хэмиш Бэгшоу был чуть пониже и покрепче своего старшего брата, но в остальном два румяных английских юных джентльмена вполне могли сойти за близнецов. Собака рванулась с поводка, но Хэмиш даже не шевельнулся.
— Кэт, а я думал, что ты в…
Парень замолчал, и Кэт убедила себя, что причиной ее румянца был жар от плиты. Она вдохнула свежий воздух из открытой двери и поклялась про себя, что плевать хотела на то, что про нее думают другие. Но все же девушка почувствовала облегчение, когда Гейл спросил:
— Ну что, Ангус, как твоя задница?
Облегчение девушки быстро прошло, когда Ангус принялся торопливо расстегивать штаны.
— Как новенькая! Немецкие доктора привели меня в порядок. Хочешь посмотреть шрам?
— Нет! — быстро сказала Кэт, но про себя подумала: «Они были в Германии?»
У них была работа в Германии.
И они справились без нее.
Кэт перевела взгляд на Гейла, наблюдая, как тот облизывает ложку и тянется за второй порцией супа. Он был дома, на кухне ее дядюшки. Девушка посмотрела на дядю Эдди, который за все это время ни разу не улыбнулся ей. А когда она повернулась к братьям Бэгшоу, то даже не смогла взглянуть им в глаза и уставилась на грязного пса, стоявшего между ними.
— «Собака в баре», — прошептала она.
— Вы с нами? — спросил Ангус, широко улыбаясь.
— Мальчики, — предостерегающим тоном произнес дядя Эдди, словно желая спасти Кэт от необходимости признать, что даже в классических трюках она больше не участвовала.
— Прости, дядя Эдди, — промямлили братья в один голос. Они молча вышли из кухни, волоча за собой собаку. И тогда старик занял свое место во главе стола.
— Ты должна задать вопрос, Катарина, если хочешь получить ответ.
В последний раз, когда Кэт была здесь, стоял август. Воздух на улице был таким же, как и на кухне, — жарким и плотным. В тот день Кэт подумала, что ей больше никогда не будет так неловко за дядюшкиным столом. В этой комнате ее отец планировал украсть бриллианты Де Биров, когда ей было три года. И здесь ее дядя срежиссировал похищение восьмидесяти процентов мировых запасов черной икры. Но лишь в тот летний день она почувствовала себя настоящей преступницей: сидя на кухне своего дядюшки, она сообщила ему, что ее главный трюк сработал и она навсегда отходит от семейных дел, чтобы обмануть одну из лучших школ мира и с помощью искусного притворства заполучить себе настоящее образование.
Оказалось, что все это были цветочки по сравнению с перспективой вернуться на эту кухню и произнести:
— Дядя Эдди, нам нужна твоя помощь.
Кэт опустила глаза, изучая деревянный стол, весь покрытый царапинами и отметинами вековой давности.
— Мне нужна твоя помощь.
Старик подошел к духовке и вынул из нее свежеиспеченный хлеб. Кэт закрыла глаза, вспоминая вкус мягких круассанов и улицы, вымощенные камнем.
— Он не крал их, дядя Эдди. Я летала в Париж и говорила с отцом. У него есть алиби, но…
— Артуро Такконе нанес Кэт визит, — закончил Гейл.
Чтобы пересчитать, сколько раз Кэт видела своего дядюшку искренне удивленным, хватило бы пальцев на одной руке. Этот случай к ним не относился. Кэт поняла это, как только старик повернулся от плиты и посмотрел на Гейла взглядом человека, которому известно все.
— Твоим делом было передать послание.
— Да, сэр, — сказал Гейл. — Я передал.
— В тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году делали отличные автомобили, молодой человек.
— Да, сэр.
— Артуро Такконе не относится к числу людей, чьи визиты к моей внучатой племяннице я одобряю.
— Она уехала посреди ночи. С ней такое бывает. — Гейл отвел глаза в сторону и быстро добавил: — Сэр.
В этот момент Кэт почувствовала себя так, словно все окружающие только и ждали ее отъезда в школу, чтобы начать обращаться с ней, как с ребенком.
— Она сидит прямо перед вами! — недолго думая выкрикнула Кэт и посмотрела на своего дядю: у него было выражение лица человека, при котором никто не повышал голос уже много лет.
— Я здесь, — тихо повторила Кэт.
Она не сказала: «Я вас слышу».
Она не сказала: «Я вернулась домой».
Она не пообещала, что никуда больше не уйдет.
Она могла сказать более дюжины разных вещей, чтобы вернуть себе место за этим столом, но сейчас для нее было важно только одно.
— Такконе хочет получить назад свои картины.
Дядя Эдди внимательно посмотрел на девушку.
— Разумеется, хочет.
— Но у папы их нет.
— Твой отец не из тех, кто придет просить о помощи, Катарина, и тем более — у меня.
— Дядя Эдди, это не он, а я прошу тебя о помощи.
Старик достал из ящика длинный нож с зазубренным лезвием и отрезал три куска теплого хлеба.
— Чем я могу тебе помочь? — спросил дядя Эдди таким тоном, будто хотел сказать: «Я всего лишь немощный старик».
— Мне нужно узнать, кто стоит за делом Такконе, — проговорила Кэт.
Подойдя к столу, старик вручил ей кусок хлеба и тарелку с маслом.
— И зачем тебе это знать? — спросил он. Это был не вопрос, это была проверка. Проверка знаний. Верности. И того, как далеко Кэт готова была зайти, чтобы вернуть себе место за этим столом — место, от которого она отказалась летом.
— Потому что кто бы это ни был, у него картины Такконе.
— И?
Кэт и Гейл переглянулись.
— И мы их украдем. — Произнеся это вслух, Кэт почувствовала прилив сил. Это признание облегчило ее душу, словно чистосердечная исповедь.
— Ешь свой хлеб, Катарина, — сказал дядя Эдди, и Кэт послушалась. Она ничего не ела с самого Парижа.
— Ты собираешься пойти на серьезное дело, — сказал старик. — Позволь поинтересоваться, кто же такие «вы», о которых ты говоришь?
Гейл посмотрел на девушку. Он уже открыл рот, чтобы ответить, но Кэт опередила его.
— Мы с Гейлом сделаем это.
— Тогда это очень серьезное дело. Боюсь, что в Колгане могут не понять…
Если верить легендам о дяде Эдди, как-то в Монте-Карло он за одни выходные выиграл миллион долларов в карты. Даже не жульничая. Первый раз в жизни Кэт собственными глазами убедилась в его способности блефовать.
Девушка опустила глаза и покорно сообщила своему дядюшке то, что он и так прекрасно знал:
— Оказалось, что нам с Колганом не по пути.
— Понятно. — Старик кивнул, даже не улыбнувшись. В этом не было необходимости.
— Нам нужно имя, дядя Эдди, — сказал Гейл.
— Людям искренне нравится твой отец, Катарина. — Дядя Эдди потер переносицу и пробормотал: — Хотя я совершенно не понимаю, почему. Но у него много друзей. — Старик накрыл руку Кэт своей шершавой ладонью. — Я сделаю несколько звонков. Понадобится день или…
— У нас нет дня, и тем более двух. — Кэт почувствовала, что начинает сердиться. — Мы знаем, что ты можешь найти того, кто стоит за делом Такконе, дядя Эдди. — Она поднялась на ноги, возвышаясь над своим дядей первый — и наверное, последний раз в жизни. — Если ты не хочешь или не можешь нам помочь, мы найдем того, кто захочет. Но мы должны сделать это. — Кэт глубоко вздохнула. — Я должна.
— Доедай свой суп, Катарина, — сказал дядя Эдди.
Но Кэт не села обратно за стол и не продолжила есть. Она следила глазами за дядей, который поднялся из-за стола и направился к буфету. Но вместо какого-нибудь аппетитного десерта он извлек оттуда толстый и длинный рулон бумаги.
Гейл удивленно посмотрел на девушку, а старик отодвинул тарелки и положил рулон на край стола.
— Человек, который стоит за делом Такконе… — медленно начал дядя Эдди, склоняясь над свитком. Возможно, из-за усталости, а может, в силу привычки, его акцент казался сильнее обычного. — Мы не знаем, кто он такой. Мы не знаем, где он находится.
Сердце Кэт забилось быстрее, а ее храбрость начала постепенно рассеиваться. Вдруг дядя Эдди сделал резкое движение запястьем, и рулон в одно мгновение развернулся на столе: глазам Кэт предстал самый искусно составленный план здания, который она видела в своей жизни.
Ее дядя улыбнулся.
— Но мы знаем, где он побывал.