Ему, битому и перебитому в годы застоя, нравилось работать с Алтуниным. И не только из-за щедрой оплаты труда, это само собой. Он снова чувствовал себя востребованным. Ведь в последнее время, когда загнивание государственного аппарата уже вошло в завершающую стадию, работать в ПГУ стало невыносимо. Страшно мешали сынки и прочие расплодившиеся до безобразия племянники царственных особ, словно нарочно собравшиеся в его отделе. И когда близкий родственник секретаря ЦК завалил чуть ли не всю резидентуру в одной из ближневосточных стран, уставший терпеть всю эту мерзость Вожаков впервые в жизни взбунтовался. Как сейчас он помнил свой визит к самому Андропову и холодное поблескивание его дорогих очков. Его, руководителя могущественного ведомства, перед которым дрожало хваленое ЦРУ, волновало тогда совсем не то, что погибли люди и развалена с таким трудом налаженная агентурная сеть, а то, как бы не испортить из-за этого отношения с ЦК.
Конечно, ушел он, а бездельник и разгильдяй, вселяя страх в сердца работавших в Швейцарии разведчиков, благополучно переехал из Дамаска в Женеву. Правда, уже в восемьдесят шестом Вожакова вернули на «фирму». Крючкову были нужны опытные кадры. Но в девяносто первом, когда началась вся эта свистопляска вокруг памятника Дзержинскому, а потом и вокруг спецслужб, Вожаков снова оказался не у дел. Но на этот раз он не унывал, знал, что уже очень скоро его позовут совсем другие люди. И они действительно позвали его. В одно из самых крупных и многообещающих СП. Там его и нашел Алтунин, крупный партийный функционер в недавнем прошлом и преуспевающий банкир в настоящем. Ему была нужна хорошо поставленная служба безопасности с сильным человеком во главе. А врагов у него хватало…
Неожиданно его «Волгу», а не любивший по давно выработанной привычке привлекать к себе внимание Вожаков до сих пор предпочитал ее иномаркам, подрезали два «жигуля». Вожаков остановился и на всякий случай расстегнул пальто, под которым висел в кобуре пистолет. Но достать так и не достал, с одного взгляда определив в тормознувших его людях «своих». Бывших или настоящих — другой вопрос, но в том, что попросившие его пересесть в один из «жигулей» люди были одной с ним крови, он не сомневался.
— Вы можете называть меня Алексей Алексеевич, — представился ему сидевший в салоне «жигуленка» мужчина лет сорока, в кожаной куртке и черной кепке, из-под козырька которой поблескивали острые глаза.
Вожаков кивнул. Алексей Алексеевич так Алексей Алексеевич! Главное, что «свой». Значит, не будет ни криков, ни угроз, как это было свойственно доблестной милиции, работавшей преимущественно ломами. Но он хорошо знал цену этой корректности! Да, этот Алексей Алексеевич, или как его там, не будет грозить пистолетом и камерой с уголовниками, он будет спокойно и вежливо говорить с ним, но каждое произнесенное им слово будет разить куда сильнее любой дубинки. Одним словом, ювелиры…
— Я хочу вам кое-что показать! — продолжал Алексей Алексеевич, беря в руку лежавший у него на коленях пульт к видеотехнике.
— Если хотите, то показывайте, — спокойно ответил Вожаков, доставая пачку «Мальборо». — Вы позволите?
Алексей Алексеевич кивнул и включил видеомагнитофон. На засветившемся экране Вожаков увидел небольшую подмосковную речушку, себя, сидевшего на складном стуле с удочкой в руках и… Рокотова. Да, так все оно и начиналось, и в то утро он дал Рокотову добро на проведение акции… В следующих кадрах он снова увидел себя все с тем же Рокотовым, только уже не на речке, а в кафе на Ленинградском шоссе, куда они заезжали с ним сегодня утром. И венцом кинематографического творчества Алексея Алексеевича явилась, конечно, его недавняя беседа с Алтуниным. Да, поспешил он со своими блестящими реляциями, явно поспешил. На деле его победа обернулась самым что ни на есть сокрушительным поражением. И хотя ни один мускул не дрогнул на холеном лице Вожакова, почувствовал он себя очень неуютно. Давно его не били так по щекам…
— Впечатляет? — взглянул на Вожакова отдавший должное его выдержке Зарубин.
— Вполне… — кивнул тот, понимая, что сейчас последует торг.
— Это далеко не все, чем мы располагаем, — словно прочитав его мысли, поспешил «утешить» его Зарубин. — И если желаете полюбопытствовать…
— Избави Господь! — усмехнулся Вожаков, слегка махнув рукой. — Хватит и этого!