Краем глаза взглянув на Беату, Баронин увидел на ее лице уже однажды виденное им на реке хищное выражение. Широко раздув ноздри, она не отрываясь смотрела на двигавшиеся по столу тысячи.
На второй раз Баронин заполучил два туза и пасанул. Когда игра снова вернулась к Баронину, на кону стояло двести пятьдесят тысяч долларов. Вновь получив свои две карты, он вдруг почувствовал, как в глубине души у него стало расти напряжение: пожалуй, удастся сорвать куш. Он взглянул на лежавшие перед ним банкноты: всего около двадцати пяти тысяч… Он открыл рот, и управляющая им сейчас сила заставила его произнести роковые слова:
— Ва-банк!
Но с этой силой был, видно, связан все-таки не он один. Змеившаяся на тонких губах банкомета усмешка исчезла, и он посмотрел на «номер семь» с явной тревогой.
В установившейся мертвой тишине глухо шлепнули по зеленому сукну четыре карты. На этот раз Баронин даже не стал тянуть их. Глухо ударило сердце: червовый валет и бубновый туз. То есть всего очко. Но это было совсем не плохо, и, учитывая теорию вероятности, следующей должна была появиться карта с цифровым номиналом. Взглянув на еще более встревоженного банкомета, Баронин негромко произнес:
— Еще!
Медленно, словно нехотя, банкомет вытащил карту и перевернул ее. У Баронина сильно стукнуло сердце. Великолепная семерка! То, или почти то, что надо! Насмешливо взглянув на банкомета, словно заранее предупреждая его о проигрыше, Баронин постучал пальцами по столу.
Тот перевернул карты, и все увидели совершенно бессмысленных двух валетов. Теперь банкомета могла спасти только восьмерка или девятка. Но когда он перевернул третью карту, по затаившим дыхание зрителям и участникам спектакля пронесся вздох разочарования. К банкомету пришла трефовая десятка, и он получал таким образом баккара!
Засим игра была закончена, и банкомет, поднявшись из-за стола и сохраняя хорошую мину, протянул свою полную руку Баронину.
— Примите мои поздравления! — еще более глуховатым от только что пережитых волнений голосом по-английски произнес он, и Баронин с чувством пожал его руку.
Поздравив соперника, банкомет поднялся из-за стола и медленно, ни на кого не глядя, направился к выходу из зала. Баронин взглянул на улыбавшуюся Беату. Хищное выражение уже исчезло с ее лица, и сейчас оно светилось настоящей радостью.
— Поздравляю, Алекс! — слегка прижалась она к нему, когда тот, преодолев заграждение, снова оказался рядом с ней. — Это было блестяще! Фантастика какая-то! Мне до сих пор не верится!
Баронин только покачал головой в ответ. На него огромной свинцовой плитой навалилась страшная усталость, словно он проработал несколько суток подряд на каменоломнях, а не открывал практически невесомые карты.
— Как прикажете получить выигрыш? — услышал он голос появившегося рядом крупье. — Чеком или наличными?
— Десять тысяч наличными, — ответил Баронин, не имевший особого желания таскать с собой толстую пачку денег, — и чек на остальное… — и, повернувшись к продолжавшей сиять Беате, спросил: — Ну что, обмоем выигрыш?
— С удовольствием! — улыбнулась та.
В мягком полумраке бара было немноголюдно. Бар был выдержан в европейском стиле: зеркала, бронзовые подсвечники с мерцающими свечами и белый мрамор. Много цветов. Посередине зала стояла небольшая эстрада, и молодая девушка негромко напевала какую-то песенку на неизвестном Баронину языке. Ее удивительно нежная мелодия словно приглашала присутствующих отправиться вместе с девушкой в искусно создаваемый мир грез и хотя бы на время забыть о тревоге и печалях…
С согласия Беаты Баронин заказал все русское. Сказать по правде, он очень соскучился по русской пище и с удовольствием навернул бы сейчас кислых щей с бараниной и какие-нибудь домашние котлеты. Но, увы, щей здесь не было, и им пришлось удовлетвориться каким-то подобием рыбной солянки. Впрочем, их и не могло здесь быть. Кислые щи в Бангкоке означали бы приблизительно то же самое, что цыганочка в исполнении филиппинцев. Баронин был, что называется, в ударе. Неожиданно ему пришла в голову шальная мысль. Он подозвал к себе метрдотеля и спросил: