И все-таки им повезло, и уже через полчаса они вышли на шоссе. Зайдя в первый же попавшийся им по дороге магазин, они, перепугав своим оборванным и окровавленным видом продавца, тут же объяснили ему, что заблудились в джунглях и долго блуждали по ним, не зная, как выбраться. И тот сделал вид, что поверил. Тем более, что его посетители, вымывшись и приведя себя в божеский вид, тут же купили у него джинсы, ковбойки и кроссовки. И он, уже совсем осмелев, угостил их сытным обедом и предложил на десерт чьих-то там племянниц. Баронин взглянул на чуть было не подавившегося куском Красавина, и они весело расхохотались. Только девочек им сейчас и не хватало! Особенно Баронину, которого его кобелирование уже чуть было не довело до могилы.
Еще через час они сидели в такси, увозившем их в столицу. Они до того устали, что даже не задумывались над простым вопросом, кто же послал напавших на них людей. Впрочем, кого-кого, а врагов себе «русская бригада» уже успела нажить. Откуда им было знать, что нападавших на них навел все тот же Сарит, позвонивший знакомым бандитам и сообщивший, что сегодня несколько русских повезут с дачи Чатчая большие деньги и золото. По сути дела, их спасло только то, что любители поживиться за чужой счет выехали из Бангкока на сорок минут позже. Иначе их бы встретили на самой вилле и тогда… Впрочем, и на этот раз фортуна была на их стороне…
Выключив видеомагнитофон, Чамананд поморщился. Да, зацепили его прилично, и если эта пленка будет пущена в дело, его благодетеля ждут крупные неприятности. Врагов у него хватало, и они постараются раскачать его трон! А вместе с ним полетит и он сам. Полиция закрывала глаза отнюдь не за так, непротивление злу насилием было оплачено все тем же Чомом Клао…
Да, пока он проигрывал, но в то же время не сомневался, что придет черед и переговорам. Не может не прийти! Для того и прислали эту пленку поначалу ему, а не политическим друзьям-врагам его высокого покровителя! Это было ясно как Божий день, и какой-то шанс в любом случае еще оставался. Но как они могли выйти на Чатчая, единственного человека, знавшего нынешнего курьера? Никто, кроме него, ни сном ни духом не ведал об этой вилле! Впрочем, как это никто? А Жэнь? Разве она не знала? Знала! Пусть и случайно, но могла проговориться о живущем в горах инвалиде! Чамананд нажал на кнопку селектора и приказал секретарю немедленно доставить к нему девушку. И когда та, по своему обыкновению очаровательно улыбаясь, уже через несколько минут вошла к нему в кабинет, ее поразило мрачное и одновременно злое лицо Чамананда. Она-то полагала, что ее вызывают для массажа и любви. Окинув пригретую у него на груди змею хмурым и не обещавшим ничего хорошего взглядом, тот, не выдержав, сорвался на крик.
— Кому ты, сука, — сверля Жэнь гневным взглядом, проревел он, — говорила о нашей поездке в Саттахип?
— Никому не говорила! — испуганно пробормотала побледневшая девушка, и улыбка мгновенно сбежала с ее сразу же посерьезневшего лица.
— Раздевайся! — сверкая глазами и тяжело дыша, приказал Чамананд.
Дрожащими руками — она впервые видела хозяина в такой ярости — Жэнь быстро скинула с себя все. И впервые в жизни Чамананд остался холоден к ее великолепной, словно выточенной искусным мастером из слоновой кости фигуре. Да и не женщину он видел сейчас своими налитыми кровью глазами, а настоящую кобру, готовую в любую минуту ужалить его в спину. А с кобрами у него был разговор иной, нежели с любовницами. И Чамананд, схватив лежавшую на столе бамбуковую палку и одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, сильно ударил Жэнь по плечу.
— Говори, сука!
Из мгновенно вздувшегося на нежной коже рубца брызнула кровь, но побледневшая Жэнь продолжала хранить молчание. И тогда, уже не в силах себя сдерживать, Чамананд принялся охаживать ее палкой куда попало. И напрасно она пыталась, вытянув руки, смягчить удары — палка доставала и ее спину, и бедра, на которых так любил лежать ее хозяин, и хрупкие плечи. А тот, входя все в больший раж, продолжал калечить так любимое им еще этой ночью тело. Он уже ничего не спрашивал, а только поднимал палку и опускал ее, и Жэнь, видя его налитые холодной яростью глаза и не имея больше сил терпеть, дрогнула. Заливаясь кровью и слезами, она выдавила из себя страшное признание.
— Я говорила об этом… — Она на мгновение запнулась, но новый удар заставил ее поспешить: — Сариту!
При одном только упоминании ненавистного ему имени кровь с новой силой ударила Чамананду в голову. Еще бы! Потаскуха, вытащенная им из грязи и одетая в расшитые жемчугами шелка, за его спиной продолжала крутить любовь с этим подонком! И на беззащитную Жэнь посыпались новые яростные удары. Только теперь Чамананд молотил ее ногами, и Жэнь, даже не пытаясь уже защищаться, только вздрагивала всем телом при каждом новом ударе. Излив наконец душу, Чамананд несколько раз плюнул в лицо бывшей любовницы и, тяжело дыша, без сил опустился на стул. Взяв стоявший на столе недопитый стакан с соком, он сделал несколько жадных глотков, потом, брезгливо поморщившись, с силой швырнул стакан в продолжавшую лежать на полу Жэнь и направился к секретеру. Достав из бара бутылку с виски, Чамананд налил себе полный стакан и большими жадными глотками выпил спиртное. Вернувшись к столу, он уселся в кресло и с отвращением посмотрел на сотрясавшуюся от рыданий Жэнь. Ему стало стыдно за то, что он потерял свое лицо. И чего он, собственно, распустил слюни? Баба есть баба, и сколько ее ни одевай и ни ухаживай за ней, она все равно таковой останется. И не было у него никаких оснований боготворить эту девку. К нему она попала не из института благородных девиц, а все от того же Сарита. Да и какие в Азии, где девочки чуть ли не с двенадцати лет становятся женщинами с благословения родителей, могут быть благородные девицы? Но самолюбие есть самолюбие, а ему… надо было идти дальше…