Когда с немой сценой из финала гоголевского «Ревизора» было покончено, Вожаков взглянул на стоявшего рядом с ним парня.
— Этих, — кивнул он на Баронина и Красавина, — отведи на второй этаж и посмотри за ними! А я пока побеседую, — в его голосе послышалась ирония, — с Алексеем Алексеевичем!
Направив автомат на весьма огорченных подобным поворотом событий и тщательно обысканных вторым волкодавом гостей Алексея Алексеевича, парень кивнул на ведущую на второй этаж лестницу:
— Вперед!
Заведя пленников в небольшую комнатушку, парень усадил их на стоявшую у стены кушетку, а сам разместился напротив, в низком удобном кресле. Правда, руки опустить разрешил. Да и что ему, вооруженному автоматом, были их, пусть и мощные, но все же голые руки? Снизу послышалась музыка: верный привычке, Вожаков включил музыкальный центр, и теперь до пленников доносилась снизу величавая в своей грусти мелодия Шопена.
— Послушай, командир, — сказал Красавин к великой радости Баронина, уже имевшего свои виды на сторожившего их волкодава, — покурить-то хоть можно?
— Валяй! — милостиво разрешил тот, знавший, что в карманах сидевших напротив него людей не было ни ножей, ни пистолетов.
— Саня, дай зажигалку! — попросил Красавин Баронина, надеясь хоть как-то попытаться использовать заключенный в ней нервно-паралитический газ.
Баронин кивнул и полез в карман, где у него вместе с зажигалкой лежал не отобранный при обыске сюрикэн — метательная звезда из стали, являвшая собой страшное оружие в руках умевшего владеть им. Баронин умел. Научился этому искусству он все у того же Ли Фаня и бросал зажатый у него сейчас в руке сюрикэн практически из любых положений. Но сразу бросать не стал. Только при одном его движении рукой волкодав, как и всякая овчарка, насторожил уши. Спокойно прикурив, Баронин передал зажигалку Красавину, зная, что именно на него сейчас будет переключено внимание их сторожа. И когда тот невольно уставился на прикуривавшего Красавина, отработанным до совершенства движением правой кисти пустил сюрикэн в цель. Парень охнул и, схватившись левой рукой за перебитую сонную артерию, из которой тут же ударил фонтан крови, согнулся вперед и медленно упал на толстый персидский ковер. Но при этом уже бессознательно нажал на гашетку, и длинная автоматная очередь вспорола пол. К счастью для Баронина и Красавина, ни одна из пуль не попала в них. В следующую секунду Баронин, одним мощным прыжком покрыв разделявшее их расстояние, подобрал выпавший из рук парня автомат. Затем, машинально стараясь не запачкаться в крови, вытащил у него из-за пояса пистолет и кинул его так ничего и не понявшему Красавину. И сделал он это вовремя, ибо в следующее мгновение в дверь ударила автоматная очередь второго. Распластавшись рядом с трупом на полу, Баронин негромко проговорил:
— Давай в окно, Игорь! В комнате они нас перебьют! Я прикрою!
Красавин кивнул и, прижимаясь к полу, пополз к окну, а Баронин, дотянувшись до двери с помощью лежавшего на полу и еще не прибитого плинтуса и открыв ее, ударил из автомата вниз, отбивая всякую охоту у своих противников подниматься по лестнице. А добравшийся до окна Красавин одним мощным ударом ноги выбил раму и крикнул:
— Давай, Саня!
И Баронин тряхнул стариной, правда, сейчас он приземлился довольно чувствительно, поскольку прыгал не на мягкую да еще к тому же покрытую травой землю, как это было в доме Борцова, а на промерзший скользкий грунт. Света в окнах не было, и они долго не решались войти в дом, в котором царила мертвая тишина. А когда все же вошли, то поняли, что другой она и не могла быть. Ни лежавший с простреленной наискось грудью волкодав, ни сам Зарубин уже не смогли нарушить ее даже при всем желании. Вожакова в комнате не было, и «старого приятеля», судя по развороченному пулей затылку, убрал он сам. С грустью смотрел Баронин на восковое лицо бывшего товарища — да, это была уже не баккара и даже не рулетка…