— Да, — хмуро кивнул все еще не пришедший в себя Виригин, — но мне хотелось бы все-таки знать, на кого я работаю…
— Пусть вас это не волнует! — усмехнулся Красавин. — Работать вы, — уже совсем весело договорил он, — будете на очень серьезных людей! Сами видите, какой у нас размах!
— Вижу… — мрачно подтвердил Виригин.
И снова прозвучало угрюмое «вижу»…
Подъехавшая к соседнему дому машина оторвала Баронина от воспоминаний. Из нее вышел сам Кальников, сдержавший данное еще в Москве слово и сам прибывший на свою голову за первой партией «товара». И как только он двинулся к подъезду, Баронин взглянул на Красавина.
— Пошли!
Они быстро вышли из машины и двинулись за Кальниковым. Баронин уже давно знал, за каким «товаром» приехал этот лощеный господин. Но в Голубую Падь, где этот «товар» добывали, он все-таки съездил, и не только для того, чтобы лишний раз убедиться в том, что ему сказали правду. Для полной картины необходимо было иметь все доказательства. По тайге им пришлось полазить чуть ли не сутки, прежде чем они нашли наконец таежную речку и стоявшие рядом с ней штольни. Здесь же они увидели и бомжей, периодически так странно исчезавших из города. Всех их завозили сюда, пообещав водку и еду. И то, и другое здесь на самом деле давали. Отсюда, из тайги, у них была только одна дорога — в старую штольню, заменившую им братскую могилу. Обряд похорон был упрощен до предела, и очередного усопшего, а умирали здесь от непосильных нагрузок много, просто сбрасывали в штольню и засыпали гашеной известью… На костях этих несчастных строили свое благополучие совсем другие люди. И не только строили, но и покупали на добытые бродягами ценности власть — только власть.
Кальникова они перехватили в нужный момент, когда он звонил в дверь квартиры, купленной в этом доме Рокотовым на подставное лицо. И когда тот открыл дверь, его гостя с силой втолкнули в прихожую, и в следующее мгновение хозяин квартиры услышал:
— Я думаю, нам есть о чем поговорить с вами, Илья Васильевич!
Локотов сидел за накрытым столом и с некоторым удивлением смотрел на только что вернувшегося с переговоров Барского. Тот был взбешен, и за каждым его словом сквозило с трудом сдерживаемое раздражение. А ведь все складывалось как нельзя лучше! Ларс торчал на зоне, исчезнувший после разборки с омоновцами Блат был не у дел, убиенному стараниями ментов Каротину уже начали возводить роскошный памятник из красного гранита на городском кладбище… Так чего нервничать? Кирпичик по кирпичику, но здание было построено, и до заветного трона оставался всего один шаг…
— Что-нибудь не так, Андрей? — наконец спросил Локотов, глядя на недовольное лицо Барского.
— Да многое у нас не так, Сева, — кивнул тот.
— Например? — поднял брови Локотов.
— Нашу долю с пароходства урезали почти втрое! — с силой хлопнув ладонью по столу, воскликнул Клест.
— Вот как? — удивленно посмотрел на него Локотов.
— Именно так, Сева! — мрачно кивнул Клест.
— А чем объяснили?
— Чем? — усмехнулся Барский. — Тем, что надо еще кому-то давать на самом верху, и прочее, прочее! Когда надо было ехать на разборку с Волом, что-то никто из них не сел в машину и не поехал с нами! А теперь слетелись на готовенькое, как воронье!
— Да они и есть самое настоящее воронье, Андрей! — пожал плечами Локотов. — Или ты серьезно полагаешь, что тебя не трогает уголовка только потому, что боится? Не тебя она боится, а именно тех, кто никогда не сядет в твою машину…
Он не договорил, а только махнул рукой. Он хорошо помнил те времена, когда воров в законе уничтожали как класс. И не потому, что они наводили ужас на население, — это было выгодно верхам.
— Если откровенно, — стряхнул пепел Клест, глядя Моголу прямо в глаза, — то мне надоело таскать каштаны из огня для чужого дяди!
— Ты имеешь в виду… — начал было Локотов, но Клест перебил его.
— Да, да, именно их я и имею в виду! — хмуро произнес он.
Локотов покачал головой. Да, ничего не скажешь, из молодых, да ранний! Не успел еще стать «смотрящим» региона, а уже замахивался со всего плеча. Впрочем… таскали они каштаны из огня для чужих дядей, чего там говорить, таскали! И сгорали в этом огне, а упитанные и холеные дяди продолжали жировать как ни в чем не бывало.