Понимающе кивнув, Красавин вытащил из кармана толстый пакет и положил его на стол.
— Здесь пятьдесят тысяч… — проговорил он.
Затем достал «вальтер» и положил его на конверт вместе с несколькими запасными обоймами.
— Кроме этого, — он кивнул на деньги и пистолет, — я обещаю вам любую посильную помощь…
Баронин допил коньяк и потянулся за сигаретой. В связи с последними бурными событиями он стал курить куда чаще, чем обычно.
— Мне, — выпустил он клуб синего душистого дыма, — нужны два паспорта — российский и заграничный — на чужие имена и спецтехника…
— Нет вопросов, Александр Константинович, — улыбнулся Красавин. — Фотографии у вас есть?
Баронин встал с кресла и вышел в другую комнату. Порывшись в папке для бумаг, он нашел снимки для паспортов. Вернувшись назад, протянул их Блату.
— Паспорта получите завтра, — пряча снимки, проговорил тот, — вместе с набором электроники… Засим, — поднялся он со своего места, — разрешите откланяться!
Оставшись один, Баронин закурил и подошел к открытому в сад окну.
В тайге, уже не умолкая, надрывалась все та же ночная птица. Баронин стряхнул пепел с сигареты прямо в окно. «Черт с тобой, — улыбнулся он, — кричи!» Он свой выбор сделал…
Через три дня Ларс давал отходную. Отмечал, так сказать, прощание с родными краями. И сейчас в камере для свиданий, вопреки всем инструкциям и предписаниям, находились его жена, Игорь Красавин и Андрей Барский, по кличке Клест, стоявший на второй по величине группировке в Николо-Архангельске. Да и что значат все эти сухие и безжизненные инструкции по сравнению с двадцатью лимонами, отстегнутыми руководству СИЗО группировкой Каткова? Так, жалкие и никому не нужные, включая и тех, кто их писал, бумажки…
Катков слушал разговор корешей и думал о своем. Да, странная все-таки штука жизнь! Очень странная! Почти год они не могли подобрать на эту зону «смотрящего», и теперь «смотрящим» отправлялся он сам…
И это на пятом-то десятке лет! Да, он был вором в законе, и по «понятиям», время от времени должен был наведываться в родной дом, дабы еще раз доказать братве, что он и кто он. Но времена изменились, а вместе с ними и люди, и теперь на зону не то что добровольно, никого даже силой затащить было уже невозможно. Правда, его затащили… Но это был уже другой разговор, не сиюминутный…
— Что, Веня, коньячку? — хрипловатый баритон Барского, высокого мужчины лет тридцати восьми с бесстрастным лицом и тонкими губами, оторвал Каткова от печальных дум.
Взглянув в холодные глаза Клеста, Ларс кивнул, и тот быстро разлил коньяк. Чокнувшись с корешами, Катков с удовольствием выпил, но закусывать не стал, поскольку закуска, на его взгляд, только убивала букет столь любимого им напитка. Закурить — другое дело, да и то не сразу, а минуты две спустя. Что он и сделал, вытащив из лежащей на столе пачки привычного «Кента» сигарету. Клест предупредительно щелкнул зажигалкой.
— Рассчитаешься с Игорем, Андрей! — кивком головы поблагодарив Барского, как бы между прочим сказал ему, а вернее, приказал Катков, выпуская большой клуб дыма. — В те же сроки!
— Конечно, Веня! — улыбнулся тот. — Как договорились!
— А как у тебя? — взглянул Катков на Блата.
— Он согласился! — кивнул головой тот. — А кассация ушла еще вчера!
Ларс довольно кивнул. Он был уверен в этом согласии. По его глубокому убеждению, Санька был замешан из того же теста, из которого и выпекалось все настоящее. Странно было другое. Как он, с его умом и врожденным аристократизмом, мог работать на этих людей? Они не только платили ему жалкие гроши, но в конце концов его же и подставили, как какую-нибудь шестерку! Да он и был для них самой обыкновенной шестеркой, несмотря на свои две звезды на погонах с двумя просветами. Но в суде он, к великой своей радости, увидел прежнего Саньку, сильного и свободного! А это уже дорогого стоило…
Что же касается кассации, то он мало верил в нее. Не для того его убрали, чтобы выпускать. Впрочем, пусть работают, за то и деньги получают!
В камеру постучали, и дверь с неприятным, чисто тюремным скрежетом открылась. Из-за нее показалась всклокоченная голова одного из вертухаев. На его плоском лице было написано некоторое смущение.
— Вениамин Борисыч, — почтительно проговорила голова, — извини ради Бога, время…
— Да, — бросил быстрый взгляд на часы Ларс, — я помню!
Удовлетворенно кивнув, голова исчезла, и Барский быстро наполнил рюмки.