Ведемир не разобрал, что там капитан бормочет себе под нос.
Он быстро закрыл руками рот и выскочил за арку у входа, откуда тотчас же донеслись характерные звуки.
— Что?.. Ох!.. Боги!..
Уэлгрин разозлился. Он пришел в такую ярость, что даже отчасти перестал замечать зловоние. Почти бегом капитан пересек дворик и обнаружил кучу отбросов, которая и испускала эту вонь.
Пинком он отбросил в сторону небольшую кучку мусора. Его худшие подозрения подтвердились. Набрав полную грудь воздуха, Уэлгрин закричал во всю глотку:
— Теодебурга!
Тишина. Ведемир вернулся и встал рядом с командиром. Имени он не узнал, но все равно присоединился к призывам начальника. Зловонный воздух до сих пор не убил его, а перестать дышать Ведемир не мог. Теперь смрад уже не казался таким невыносимо отвратительным — наверное, они просто принюхались. Это было похоже на то, как немеет тело на месте свежей раны.
— Те-о-де-бур-га!!!
Уэлгрин схватил какую-то палку и изо всех сил саданул ею по железному ободу колеса тележки. Деревяшка от такого удара разлетелась на мелкие щепки, так что оба мужчины зажмурились, сберегая глаза. А когда они снова открыли их, перед ними в арке двери стояла стройная маленькая женщина, а рядом с ней — кучка ребятишек мал мала меньше и другая женщина с младенцем на руках.
— Во имя тысяч проклятых богов, что ты здесь делаешь?! — Уэлгрин ткнул остатками деревяшки в сторону смердящей кучи.
Глаза Теодебурги раскрылись так широко, что стали не меньше, чем у прирожденных бейсибцев. Она сказала тихо — как будто голос донесся откуда-то из соседнего дома:
— Шаппинг.
Уэлгрин глянул на Ведемира, но тот только пожал плечами и покачал головой.
— Ну-ка, повтори еще раз, — сказал капитан, стараясь говорить как можно спокойнее. — Я не понял.
Женщина с младенцем посмотрела на Теодебургу, ребятишки тоже дружно подняли к ней головы, потом все они куда-то ушли.
Теодебурга прошептала, еще тише, чем в первый раз:
— Шаппинг…
— Говори громче, женщина! — Уэлгрин шагнул к ней. Он никогда в жизни не поднимал руки на женщину, как ни злился, но на этот раз сдержаться было ой как непросто.
Теодебурга упала на колени.
— Шаппинг… Шаппинг…
Ведемир рискнул здоровьем и схватил командира за занесенную для удара руку.
— Битье здесь не поможет. Эта женщина, судя по выговору, нездешняя. По-моему, она совсем не понимает, чего ты от нее хочешь.
— Она прекрасно все понимала, когда вынудила меня купить ей это ведьминское варево!
Ведемир отступил. Санктуарий был не настолько цивилизованным местом, где любой мужчина готов был вступиться за честь незнакомки. И Теодебурге оставалось только самой позаботиться о своем благополучии, что она и делала, суетливо ползая вокруг зловонной кучи. Она запустила руку в вонючие отбросы и достала полную горсть чего-то вязко-влажного, волокнистого. Держа это перед собой, словно оружие или щит, женщина приблизилась к Уэлгрину.
— Чтобы получить шелк, нужно сделать шаппинг — избавиться от той части коконов, из которых не получится волокна.
В каком-то далеком уголке памяти Уэлгрина промелькнуло смутное воспоминание — да, кажется, он знал, что шелк в самом начале процесса производства получают не в виде аккуратных мотков или клубков, как шерсть или лен. Шерсть получают от овец, лен растет на земле, а шелк… В самом ли деле шелк выходит из коконов?
Теперь, когда Уэлгрин припомнил, на что походил тот мусор, что они покупали в гавани, ему и в самом деле показалось, что обертки от статуэток выглядели как спрессованные коконы… Но то, что женщина держала сейчас в руке, больше походило на волокна расплавленного сыра, которые провисали у нее между пальцами, а то и хуже… И это уж никак не могло оказаться шелком!
— Она хочет заморочить нам голову, — поделился Уэлгрин своими подозрениями с лейтенантом.
Ведемир не знал, чему и верить. Он, конечно, не был художником, как его отец, но Лало все же научил сына видеть прекрасное.
А мать, Джилла, научила его немного разбираться в людях. Ведемир протянул руку и взял с ладони Теодебурги волокнистую массу. На ощупь эта гадость оказалась такой же противной, как и ее запах, но Ведемир закрыл глаза и постарался припомнить, каким был на ощупь настоящий шелк, который ему несколько раз приходилось держать в руках. И под вязкой слизью он ощутил тонкие и мягкие волокна.
— Даже не знаю, командор Уэлгрин… Но, по-моему, она не врет.
Уэлгрина это все же не убедило.
Тут снова показалась вторая женщина со своими ребятишками. Она подошла к стражникам и взмолилась:
— Пожалуйста, господин, не трогайте нас! Я ничего не знаю!
Берги говорит, что умеет делать шелк и с помощью ее шелка мы разбогатеем. Она говорит, что научилась делать шелк у народа ее мужа. Я не знала, что он будет так вонять! Я не виновата! Накажите ее — это все она! Заберите ее отсюда, пока не вернулся мой муж.
Я ни в чем не виновата!
Уэлгрин и не сомневался, что за всей этой затеей стоит Теодебурга. Но все же родные обычно не отдают своих на произвол ветрам, волкам и солдатам. Капитан наклонился к женщине и тут впервые присмотрелся к младенцу: глаза у того были огромные, широко открытые.
Хоть это и было дико неприлично, но Уэлгрин не смог не отшатнуться.
— Да он у вас почти рыбоглазый! — вырвалось у него.
Это было неизбежно. Во всех прочих отношениях мужчины бейсибцев ничем не отличались от остальных. Они так же часто заглядывали на Улицу Красных Фонарей и в Обещание Рая.
Жутко было то, что Уэлгрин никогда раньше не видел черноволосого, круглолицего ребенка с такими вот огромными рыбьими глазами.
Женщина прикрыла личико младенца платком. Уэлгрин заметил, что у всех остальных детей глаза совершенно обычные. Он еще раз посмотрел на каждого из них, повнимательнее. Личики у всех были светлые, чисто вымытые. Ну, наконец-то все начало складываться в более-менее понятную картину.
— И когда же вернется твой муж? — спросил он у женщины с младенцем.
— После захода солнца, а может, и позже.
— А может, никогда?
Женщина покачала головой.
— Он вернется. Дендорат всегда возвращается.
— Он изобьет вас всех до полусмерти, когда наткнется на эту вонючую кучу.
Уэлгрин прикинул, как все могло обстоять на самом деле. Он сразу представил себе этого Дендората, потому как легко мог представить, что этот Дендорат должен чувствовать. Мужчина оставил свой дом и родные края, чтобы найти где-нибудь лучшую жизнь. Он притащился на самый край земли, в дальний уголок Империи, и, к немалому своему удивлению, увидел, что эта самая лучшая жизнь процветает за стенами Санктуария. И мужчина потратил, наверное, все свои сбережения, чтобы привезти жену и детей в этот благословенный край. А следующая новость, которая его настигла — оказалось, что жена беременна, и он — счастливый будущий отец, ожидает маленького сынишку, которому никогда не придется голодать. И тут оказывается, что сынишка-то вовсе и не его…
И что ему остается делать? Что же еще, как не отвернуться от жены? И бедняга начинает задумываться обо всех остальных детишках, которые висят на его шее, словно мельничные жернова.
Сомнения мучают его, не дают покоя, отравляют жизнь. Он в отчаянии. Может, он никогда прежде и не бил свою жену, но теперь стал поколачивать — один вид ее доставляет ему боль…
— Командор?
Уэлгрин очнулся от своих мыслей. Он не был наполовину С'данзо, как его сестра, и у него не было дара Видения. Но Уэлгрин готов был поспорить на месячное жалованье, что эта история очень недалека от истины.
— Командор, что будем делать?
Все они смотрели на Уэлгрина. Что ж, командор знал, что надо сделать. Конечно, он обрекает этих женщин со всем их выводком на нищету, не говоря уж о тех деньгах, которые сам по глупости всадил в эту авантюру.
— Тебе нельзя делать это в Верхнем городе, — начал объяснять Уэлгрин, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. — Снимите комнаты в Низовье, — предложил он, прекрасно зная, что за народец там обычно обретается. — Может, там и не обратят внимания на эту вонь.