Из разговоров между собой девчонки знают, что их ждет. Такого рода психологическая подготовка помогает проще воспринимать сексуальное нападение.
Многие избегают насилия, вступая в половую связь добровольно — с тем парнем, который надежно защитит. Из возможных зол выбирается наименьшее.
Можно сказать, секс вообще и сексуальное насилие, в частности, стали в уличной подростковой среде нормой взаимоотношений и формой проведения досуга. Те, кто в этом, по каким-либо причинам не участвуют, сокрушенно пишут в газету: «Вот сижу и думаю: и зачем мне девичья честь?»
Вопрос: «честная» та или иная девчонка или «нечестная» постоянно обсуждают не только пацаны, но и сами девчонки. Для некоторых из них, ранее подвергшихся насилию, это что-то вроде морального удовлетворения — сделать так, чтобы с «честной» девчонкой поступили точно так же. Они подговаривают пацанов чтобы те изнасиловали ту или иную девчонку, сами участвуют в изнасиловании и даже требуют от насильников самых извращенных форм.
Уличные авторитеты (чаще всего парни, отсидевшие срок) взимают дань не только с пацанов, но и с девчонок. Разумеется, не деньгами, а натурой.
Сексуальный террор как норма молодежной жизни начался в Чебоксарах, а затем перенесся в поселки и деревни республики. Но родители, пока «Молодой коммунист» не начал печатать письма, спали спокойно, пребывая в полнейшем неведении. Девчонки боялись сдавать своих мучителей. По установившимся законам уличной среды, им за это пришлось бы ответить. Прежде всего отомстили бы за посаженных пацанов уличные девчонки. Фантазия у них на этот счет богатая…
Недавно газета опубликовала письмо группы девушек, обращенное к министерству внутренних дел республики. «Сколько мы должны терпеть насилие над нами? — писали они. — Сколько мы можем дрожать за свою честь? Им, насильникам, отсидеть — раз плюнуть. А нам они всю жизнь портят. Неужели местные власти и милиция не в силах покончить с этим? Если не примете никаких мер, мы вынуждены будем создавать свои группы и мстить пацанам».
«Я работаю на заводе, — писал один парень в «Молодой коммунист», — в этот день я возвращался со второй смены. Вдруг две бабы встали передо мной и попросили закурить. Я ответил: «Не курю и вам не советую». Меня тут же ударили кулаком в лицо, следом прилетела нога в кроссовке. Потом в дело вступила третья баба… Возился я с ними недолго. Но у меня здорово пошатнулась вера в то, что женщина — «гений чистой красоты…»
«Пацаны, — писал другой, — вам не кажется, что некоторые бабы оборзели. С меня посреди бела дня, посреди города сняла бейсболку баба лет восемнадцати (причем, я был непьяный). Пацаны всех районов! Я обращаюсь к вам, держите своих баб в кулаке, чтобы не наглели».
Запоздалый, смешной призыв. Организованные, вроде бы для самозащиты, девчоночьи группы превратились сначала в хулиганские, а затем грабительские шайки.
Мило улыбаясь, пятнадцатилетняя Ира Новокреще-нова охотно согласилась, чтобы я указал ее фамилию. «Печатайте, мне все равно». Ей ни капельки не было стыдно за то, что она натворила. Не смущало ее и то, что наша беседа проходила в следственном изоляторе. Но я не спешил бы объяснять это отсутствием стыда…
Вместе с семнадцатилетней подругой Ира завела в подъезд живущую по соседству девчонку, велела ей снять демисезонные сапоги и вязаную шапочку.
— Ведь это, наверное, страшно: взять и потребовать, чтобы человек снял с себя одежду. Ведь для того, чтобы на это решиться, нужно, наверное, чтобы ни голос не дрожал, ни руки. И надо откуда-то взять злости, чтобы побить этого человека, попинать, обозвать последними словами, — спрашивал я.
В ответ Ира все так же мило улыбалась, сладко затягивалась сигареткой, вздыхала, пожимала плечиками и молчала. Но как только разговорилась… Такой густой уголовный жаргон мне приходилось слышать разве что в колонии для особо опасных рецидивисток. Но я и здесь не спешил с выводами. И правильно сделал. Выяснилось, что знание жаргона — суровая необходимость. К любой уличной девчонке, в любом районе, в любое время суток может привязаться стая пацанов и потребовать, чтобы она немедленно пошла с ними в укромное место.
Единственное, что может ее спасти — умение вести базар — разговор на жаргоне, способность показать, что она близко знакома с уголовными «авторитетами», которые могут за нее отомстить.
Чтобы подстраховаться понадежней, многие делают себе портачки, или татуировки. У Иры, например, на мизинце выколот крест, означающий, что она неисправимая. Прежде девчонки начинали портачиться, попав в колонию для несовершеннолетних. Теперь, как видим, в некоторых криминогенных регионах это происходит на свободе, где уличная группировка по сути дела не отличается от колонийской среды.