Я не стал спрашивать у них, что такое грех и что такое добро. И без того было ясно, что представлений о морали у них не больше, чем у трехлетних детей. У них и логика самооправдания детская: «Почему кто-то может носить модные вещи, а я не могу!» Или: «А мы никого не заставляли раздеваться. Потерпевшие сами снимали с себя. Они могли бы не снимать». Получалось, что виновны не они, подавлявшие волю своих жертв палками и даже бритвенными лезвиями, устрашающим видом своей «толпы». А виноваты потерпевшие, психически раздавленные их «толпой».
И все же… Когда «метелки» сняли свои шапочки, оказалось, что у них не такие уж одинаково нагловатые, очень разные глаза, в которых сохранилось что-то детское. Как говорили старые, дореволюционные юристы, порок добавляет возраст. Смыть бы их вульгарную косметику, они стали бы выглядеть совсем иначе.
Из шестерых пришедших на встречу только две показались мне опасно испорченными. Другие четверо были нормальными девчонками. Но это была какая-то особая нормальность, в которой еще предстояло разобраться. Для этого требовалось время. Но девчонки быстро устали и стали спрашивать, когда я поведу их в буфет.
Следственный изолятор в Чебоксарах.
— Я не главная, я простая как все, — сказала мне Таня и попросила разрешения закурить.
— Пусть так, — сказал я. — Но ты одна из самых старших. Тебе полных 16 лет. Ты, по крайней мере, можешь объяснить, почему пошла раздевать.
— Как это получилось? — с неопределенной интонацией произнесла Таня. — Училась в музыкальной школе по классу фортепиано. Да, да! Не удивляйтесь! Восьмой класс закончила всего с двумя тройками. И поехала поступать в педучилище в Канаш. Это в ста километрах от Чебоксар. Решила стать учительницей музыки. Но была еще одна причина. Надоели пацаны. Они у нас особенные. Нет ни одной девчонки, про которую бы не распускали сплетни. Она, мол, такая-сякая. Мою подругу, когда ей было 13 лет, изнасиловал один парень, а потом разболтал. И она боялась из дома выйти. К ней сразу же приставали. Давай, мы тоже хотим. Ну и возомнили, что если моя подруга уже не девочка, то я тоже… А меня дома воспитали строго. Я даже не представляла, как это можно замуж недевочкой выйти. И меня это страшно бесило — то, как пацаны к девчонкам относятся. Им ведь изнасиловать ничего не стоит. Это даже за преступление не считается. И попробуй пожалуйся. Тогда вообще житья не дадут. Одни девчонки становятся личнухами — их кто-то один лично использует. Другие становятся долбежками. Они — общие. Лет в 10 пацану говорят: сейчас ты станешь мужчиной. Кладут под него девчонку. А потом идут «толпой» праздновать. Такой обряд. Ой, не могу, противно! Зло берет, что девчонка всегда как бы сама во всем виновата. Если ее используют «толпой» и кто-то один заразный, то все сразу заражаются. А девчонка — виновата. В больницу идти боится. Узнают соседи, учителя, родители. Триппер в «толпах» за простуду считается. Пацаны прямо при девчонках говорят, кто чем переболел. Я ругалась с ними из-за этого. Меня — били. Чаще всего — ногами.
Преступные действия на юридическом языке называются эпизодами. Каждый эпизод подробно, с участием потерпевших и свидетелей, разбирается в суде и получает соответствующую правовую оценку. Слушая дальнейший рассказ Тани о том, как она дошла до такой жизни, я поймал себя на мысли, что это тоже эпизоды. Тоже преступные действия. Только против будущей преступницы, в данном случае против Тани. Но суд не будет разбираться в этих эпизодах. Во-первых, Н£ обязан. Во-вторых, нечто подобное могла бы рассказать о себе каждая из участниц их шайки. Всех не выслушаешь. Отметим это и дослушаем Таню.
— Я уехала из Чебоксар, потому что просто боялась там жить. Думала, в Канаше потише, ребята сельские получше. Ох, и дура же была! Когда мы не пускали их в свою общежитскую комнату, они просто вышибали дверь. Вахтерши тряслись от страха. Если бы вы только знали, сколько в училище было изнасиловано девчонок! Учителя, конечно, догадывались, но, как и все, боялись.
Меня тоже пытались… Я кое-как отбилась. Потом влюбилась в одного. Симпатичный. Но такой же, как все. Привел меня к своим друзьям. Их было семь человек. Все пьяные.
Полезли… Я заехала одному бутылкой по голове, выбила стекло. Убежала.
Я не знала, что делать. Бросить учебу? Возвратиться домой? К тому, от чего бежала? Смешно! И я поступила так, как поступают многие. Трое мужиков лет по тридцать решили меня изнасиловать. Я недолго сопротивлялась. Зато потом сопливые пацаны уже боялись ко мне лезть. Мужики (это были местные кооператоры и отсидевшие) дарили мне косметику, давали деньги. Собирались мы у одной студентки, которая снимала трехкомнатную квартиру. Хозяйки не было, Первый раз я пришла и обалдела. В одной комнате колются, в другой шмантуются (клей «Момент» нюхают), в третьей — трахаются. Я два раза кольнулась. Мне не понравилось. Шмантоваться любила.