И Элбарс слушал ее. Звал к себе воинов верных, приказывая тем:
- Вырыть рвы кругом Белограда. И на дне их установить пики наподобие тех, что мастерит лесной народ. Водой залить. Да не чистой, чтоб не замерзла. А с тиной - в ней и пик не видать, и примерзнуть накрепко не сможет. Так, схватится кромкой ледяной, а как ступит нога степняка, так и провалится, нанизав брюхо жадное на острое древко.
Воины кланялись своему брату, которому клялись на крови. И приказы исполняли точно. Да только больше не жали радостно руки. А все чаще испуганно шептались. Говорили, не дело это - против своих воевать. С обманом. И кровью, что родной многим была.
Шли дни, с каждым оборотом которых город ощеривался. Села, что наокол, затихали, принимая люд простой под знамя Белого Города. И всякому мужу здесь давали меч со щитом, а всякой бабе - травы.
Еды едва хватало. И даже то, что приносили с собой селяне, уходило вдвое скорее. А Элбарс ждал. Выпускал из стен белых по лазутчику, ожидая новостей ежеденно. А те возвращались как один: дороги к Пограничью пусты. И, стало быть, еще не час.
Рвы рылись глубокие. И среди промерзшего дна устанавливались пики. Не высокие, нет. Такие, чтоб нанизать на них человека. Или двух. С острием железным. И, знать, кузнецы руды не жалели, выплавляя в наконечники старую утварь, что еще оставалась в избах.
А в бойницах зажглись огни. И горели они что день, что ночь. Город пылал. И если огню тому удавалось поникнуть, он уносил с собою жизнь степняка, что служил ему. А на вахту приходил кто-то новый...
Смолы было много. Ее оставляли в высоких башнях. Широкими кадками, в которых раньше огурцы солили. А теперь вот огурцов не осталось, и кадки те были пригодны лишь для аспидной жижи.
В бойницах ждали лучники. Сменялись с наступлением дня и ночи, не спали. Лучшие из лучших. Воины, которыми гордился сам Хан. А теперь вот они ждали его, готовые вскинуть короткую стрелу в тетиву.
А посеред широких улиц ставились катапульты. Собирались из дерева смольного, и вырастали одна за другой, пока ворота были открыты. И только после того, как лазутчики вернулись с дурными вестями, катапульты те пересчитали. Немного. Всего-то четыре штуки. Да только и этого, глядишь, хватит, потому как Княжество Унислава Белого славилось камнем своим. А уж его в Белограде хватало.
И кузни все больше работали не только днем, но и ночью. Грохотали, шипели. Плавили руду, что могли найти, а потом являли в повозках наконечники для стрел, да мечи стальные. И что с того, что не были они ровней саблям степным? Не в том состоял расчет Элбарса. Потому как даже самое умелое войско уступит многочисленному.
А белогородцы жить хотели. Они уж и так понесли потерь, и сейчас готовы были оберегать город ценой своих жизней.
Глашатаи читали на улицах Указ, согласно которому Правитель Белограда, Элбарс Белый, нынче приказывает остатки продовольствия достать из закромов, что покоятся у самых городских стен, да снести к Замку. Потому как если не отстоят белогородцы своих границ, то укрыться можно будет лишь внутри, в сердце Княжества.
Припасы стекались к стенам старой цитадели, и их укладывали ровными рядами в закрома, а выдавали небольшими порциями. С куском хлеба, да корнеплода, и тонким слоем свиного сала. С пляшкой воды жгучей, мутной. По одной на каждого жителя.
И с возвращением лазутчиков объявили военное положение. Стали ждать.
Внутри двора замкового поставили соломенные тюки, где коровьей кровью чертились круги алые. В круги те учили метиться как стрелою короткой, так и ножом метательным. А еще дрались...
Впервые степняк учил белогородца сражаться. Да и была ли в том польза? Коль верить лазутчикам, степняки во главе с Ханом уже близко. И, значит, это мало поможет. Да только по-другому Элбарс не мог.
Обещался деве огненной о защите...
И ночью держать слово было легко. Многим легче, чем днем. Потому как на свежем морозном воздухе запах медуницы таял. И Элбарс терялся. А когда сладость кругом него истончалась, в разуме словно бы появлялись мысли верные, правильные. Как будто оставалась в нем часть, что говорила: "Нужно остановиться, послать весть отцу о том, что он, Элбарс-Тигр, готов сложить оружие. Подчиниться правителю степному". И невесте отправить подарки, чтоб заверить: все в нем помнит о словах и обещаньях сказанных.
Да только как являлись ему мысли такие, сразу же второго сына Хана тянуло прилечь. И голова кружилась так, что становилось и вовсе невмоготу. А в покоях пахло еще слаще, отчего не просто воздух колебался - гасли масляные лампы. И словно бы тени бродили по углам горниц, норовя ухватить за ногу.