Воин тянул ворожею грубо, резко, отчего та теряла равновесие и валилась в студеную воду. Глотала соленую жижу, отплевываясь, пока ее снова ставили на ноги. И дальше волочили к свету.
Палуба была близко - Ярослава разумела это по громким звукам, яркому свету и резкому запаху моря. Ее тянули спиной, отчего она почти ничего не видела. Поняла только в один миг, что хватка воина ослабла. А потом и вовсе исчезла, а за спиной ворожеи что-то громко упало в воду.
Ярослава обернулась и увидела перед собой беспокойное лицо мужа.
Его тулуп был покрыт кровью, которая стекала что с лица, что с самих шкур. И, - ворожея чуяла это точно, - кровь та не вся чужая. Часть ее пахла родным, отчего в сердце Яры резко закололо, и приступ дурноты подкатился к горлу.
- Ранен, - выдохнула она, - где?
Дар остановил ее:
- Не время, погоди. Раны заживут, даю слово. Нам бы спастись. Пойдем!
Он уводит ее в другой конец узкого коридора, и Ярослава с ужасом понимает, что вода добралась уже не только до сапог - полы тулупа, что оканчивается выше колена, промокли, отчего идти дальше почти невозможно.
Муж подхватывает ее на руки, но и его силы на исходе. И, благо, выход близок.
Дар выводит свою ворожею на небольшой кусок палубы, что в хвосте корабля. Лязг оружия здесь не так слышен, да только Яра понимает: им не уйти. Здесь, на открытом пространстве, она видит другие корабли числом три. Они не похожи на их посудину. Те судна в разы больше, мощнее.
Да и воинов на них не счесть.
Значит, уйти им не удастся. И она решает: ей с Даром быть вместе до конца. Потому как сама жизнь не нужна ей без него. Свобода. Радость. Ничего не нужно.
И она останавливает Дара: нет, не пойду.
Он тянет ее к худенькой лодке, что уже спущена на воду. Просит в голос, чтобы жена его послушала, чтоб уплыла от корабля подальше. Оставляет рядом с ней мальчишку с рыбацкой деревеньки, что довезет ее до суши.
Дар верит мальчугану - он заплатил за жизнь жены мешком с алтынами. И малец честен - степняк видит это. Да и в море ходить привык. Стало быть, справится.
Что корабли? Они не тронут женщину с ребенком, не в воинской это чести. И, значит, у них появится шанс.
Но Ярослава снова противится: она не бросит мужа здесь одного. Дала обеты святые. Там, в храме лесном. Перед богами. И небожители не простят ей забытого. Она сама себе не простит.
Дар обнимает свою нареченную крепко. И в прикосновении этом Ярославе чудится прощание. Что ж, пусть так.
А когда разнимаются они, перед ворожеей возникают мечи, приставленные к груди, и окружившие их люди, - все, как один светловолосые, грубо выкрикивают команды.
Малец, что получил кошель с золотом, не убегает с корабля, а становится разом с Даром и Ярославой, чтобы перевести:
- Они приказывают нам покинуть судно.
- Для чего? - Спрашивает Дар.
Малец говорит с воинами на незнакомом наречии, а потом переводит:
- Говорят, Орм Кровавый желает видеть вас.
***
Нег словно бы очнулся ото сна.
Мир кругом выглядел другим - цветастым, словно маткин платок. И дрожал силою живою, которую малец нынче чувствовал отчаянно.
Поруч с людьми его ладони кололо и жгло, отчего он разумел: так ведет себя энергия живая. А вот со стороны капища шел другой гул: холодный, глухой. И пальцы не кололо, лишь подрагивали под кожей остатки эманаций. У кого сильнее, у кого - горше.
И отчего он пришел на место святое, сам уразуметь не мог. Только тянуло его туда, словно бы пчелу летнюю на мед. Сил не оставалось противиться.
А ведь и не само капище звало. Не сами могилы.
Его тянуло к глубокой яме, что была вырыта днями раньше чуть наокол. А ведь и камня поминального не осталось: видать, покойник не своею смертью помер. Иначе отчего бы ему не лежать подле других?
Нег остановился. Распростер руки над черным зевом и выпустил из-под кожи немного огня. Красные языки лизнули корку льда, что успела покрыть могилу, - и вновь вернулись к ладоням. Задрожали-загудели.
И гул этот испугал мальца так, что тот не понял сразу, отчего кинулся наутек. Впервые одолел его такой страх, с которым ни разум, ни чувства его не справлялись. И, знать, не просто такое приключалось.
В ту ночь ему снова снилась высокая трава летняя. И старая кузница, в горне которой пылал огонь. Только теперь этот огонь не жегся, сыпля искрами. Он как будто ластился к Негу, словно бы тот был ему родным.
Лизал ладони красными языками, исцеляя их от того жуткого чувства, что зародилось в нем на капище, а голос говорил:
- Тебе вернуться на капище надобно. Нитки силы собрать да отнести тому, кто наузы плести умеет.