На правой щеке, у самого глаза, кожа грубо изуродована. И, знать, боли то принесло немало, крови испило... Рана вот затянулась, пытаясь спасти хозяина, но вышло это грубо, несуразно, отчего широкий рубец, казалось, занимал всю щеку.
- Боишься? - Спросил он Яру на языке лесного народа, и глаза сверкнули недобрым огнем. Словно бы он ждал от нее, простой девки, обиды иль унижения. Словно готов был встретить пощечину.
Только Ярослава не отвела глаза, ответив:
- Не боюсь. Я лечила многое у себя в Светломесте. И если болит, могу...
- Не болит, - отрезал воин. - Уже давно.
Он так произнес эти слова, что Ярослава отчего-то уразумела: другая боль тревожит этого мужа. Только вот какая...
Она потянулась к нитям силы, что чувствовала внутри, и, слегка тронув эманацией пространство кругом вождя, отшатнулась. В нем, этот статном воине, жила тьма. Много тьмы. И была она так черна, что заполняла душу, захлестывая как разум, так и чувства. Проклятие? Видно, нет. Не такое, как у ее Дара. А вот держится прочно, цепко. И не отпустит островитянина просто так, не получив жертвы.
Ярослава понимала: его нужно целить, вот только...
Почуяв ворожбу лесную, воин резко отстранился, снова укрывшись в темноте кресла, и уже оттуда, лишь различимо произнес:
- Уберите ведьму. Она опасна.
И тут же к Ярославе подоспели три островитянина, что попытались ухватить ее под локоть. Ворожея вскрикнула, но не успела даже сообразить, что произошло. Потому как в следующий момент у всех воинов - степных и тех, что были хозяевами этого места - в руках появилось оружие.
Ярослава не разумела, как такое возможно. Она сама видела, как колчаны степняков забрали сразу же после битвы. Да и сабли, изогнутые степным полумесяцем, отняли.
Верно, те наконечники стрел, что зажаты нынче в руках степняков, не дадут продержаться в бою долго, только и их хватит, чтобы унести треть жизней из высокого зала. Вслед за дымом, что стремится ввысь...
Дар сорвался с места. Закрыв собой Ярославу, он метнулся вместе с нею к самому вождю. И, приставив к его горлу острие стрелы, тихо проговорил:
- Она - моя. Мы связаны. Жизнь с жизнью.
Вождь медлил. Дышал яростью. Но все же такое бесстрашие степняка, видимо, позабавило его, отчего он произнес:
- Знаешь, как меня зовут?
- Знаю, - откликнулся Дар. - Ормом Кровавым.
- Орм, - кивнул ему вождь, - означает на нашем наречии "змей". Это имя дают за хитрость. За мудрость. И за умение жалить. Кровавый...
Он на миг остановился, давая понять Дару значение своего прозвища.
- Сразимся? - Спросил вождь с прищуром. - Если победишь, по законам нашего народа ты станешь править всем этим, - он обвел рукой зал, отчего воины, даже те, что стояли поодаль, притихли. - И ни один из них не посмеет ослушаться твоего приказа. Сможешь править Сизой Землей. Или вот забрать свою женщину, корабль из тех, что покрепче, и отбыть в ту же минуту. Проиграешь...
- Я согласен, - ответил ему Дар.
***
Белый Город встретил Хана черной сажей на растрескавшемся камне, запахом гари и аспидного колеру дымом, что валил со всех сторон. Простого люда на улицах было мало. Те, у кого остались дома, скрылись в них, заперев что ставни, что двери сами. Остальные же...
Попрятались, опасаясь гнева степняка. Что ж, это и ладно. Аслан-Лев шел сюда не за тем.
Колесница, запряженная вороной двойкой степных скакунов, мерно шествовала по головной улице, отражаясь золотым великолепием в талых лужах, тут и там окрашенных кровью. И если бы не верные воины, в него бы полетели что камни, что копья. Да только тут степняка боялись...
Страх - Хан чувствовал это - пропитал город душной завесой. И тот остерегался Степного Льва. Хоронился детьми своими, и был бы рад схорониться сам, если б то было возможно.
А ведь Белоград изменился.
В тот раз, когда Аслан пришел сюда еще молодым, Белый Город был скромнее. Ощеривался на степного сына острым частоколом тонкого древка, что опоясывало покошенные избы старой околицы, да протягивал грязные руки отребья городского. И воняло, помнится, нещадно. Помоями, мочой и... еще старый бог знает, чем. Нынче же...
Даже не смотря на то, что часть города пала и разрушилась что катапультами, что огнем самим, а и околица гляделась чистой, опрятной. И те мальцы, что попадались Хану на глаза, гляделись не таким отребьем, что прежде.
Верно ходили слухи, что старый Унислав был богат. И, видно, богатством своим кланялись ему все Лесные Земли, раз даже простые горожане смогли так разжиться. Да только до старого князя Хану мало дела, а вот сын родной...
Аслан заприметил, что Элбарс не разграбил народ. Помог выстоять после набега. Работой одарил. И, стало быть, действительно отнесся к Белограду как к дому родному? Только вот отчего? Что подвигло?