Ворожебник хотел было оглядеться по сторонам, чтобы понять, откуда огонь этот. Но саднящая плоть его не слушалась, если и существовала вовсе. И все-таки стало ясно: огонек - это он сам. А вот что дальше, не разумелось. Потому как состояние, в котором нынче пребывал, казалось... другим. Странным каким-то. Когда ты словно бы жив и будто бы нет. Все разом...
Но вот его, огонек серебристый, окружает тепло, и где-то сверху слышится тихий ровный голос:
- Значит, снова ко мне пожаловал?
Что было ему ответить? Он не знал, как и не понимал, сможет ли говорить. А голос засмеялся:
- Говорить пока погоди, резвый. Сначала руны чужие нужно снять, а потом и своим полотном укрыть. Ты ж торопишься весь час. Вот и почти два десятка зим тому. Появился в моей горнице невесть откуда, засеребрился. И что прикажешь мне делать с душою чистой? Ее ж обернуть надобно, укрыть от мороза. Тем более что в ночь ту студено было - просто жуть. А у меня ручничок не готов. И, стало быть, все верно решила: та девка, что до тебя скинула недопряденную холстину, да укрылась полотном особым, за свое не спросит. Потому как уже у мамки на руках лежит, потягивая теплое молоко из полной груди. А тебе еще новый ткать... Вот я и позаимствовала, на беду не думая. А вышло ведь вон как предивно.
И она стала обматывать Гая нитками, да перемешивать их с дощечками живыми:
- Вот и нынче. Явился, не предупредив. Я ведь зерно жизни чую. Один ты такой, бедолажный. И, стало быть, твоя мамка намучилась... Да только нам торопиться надобно. Чародейка та, что на земле людской обитает, уж затворяет Чертоги Небесные, а с ними - и тебя здесь. Если не поспеем...
Нити разноколерные вращались кругом Ворожебника прочным коконом, не позволяя тому сделать и вдоха. А дощечки гремели в ушах мощью дивной, которую рыжий еще по старой памяти чуял.
- А ведь и в тебе самом силы много, - подтвердила та, что держала его крепко в ладонях. - Своей, не заемной. Оттого и выжил. А еще потому, что в Лесу Симаргла скинул полотно чужое, дареное. И ко мне вот снова пришел, за своим уже.
Она довольно хлопнула в ладоши:
- Все, закончила! Любуйся!
Первым стал двигаться палец на правой руке, а за ним и сама ладонь. Рука до локтя оживать не хотела, да и боли он стерпел в эту ночь столько, что и врагу не пожелаешь. Только вот тело ощущать - это привычней, оттого и потерпеть согласен был...
Зрение вернулось не сразу. Поначалу кругом оживали только всполохи, словно бы лучина горит да прерывается от набега ветра. Гаснет, чтобы вновь родиться дыханьем теплым.
Гай не знал, кто грел лучину эту. Понимал только, что благодарен он дуновенью жаркому и человеку, его рождавшему. И сказать хотел это, чтоб тот знал.
- Скажешь потом, - услышал тихий голос, - гляди пока. Сил набирайся. Тебе еще обратно, а там все сгодится...
Говорившая была женщиной, а вот возраст подсчету не поддавался. Гай силился разглядеть ее, но видел лишь тонкий силуэт, что легко двигался в дальнем углу.
- Ты уж прости меня, Ворожебник, - говорила приютившая его, - что судьбу такую тебе дала. И ведь не проклятием - спасеньем хотелось. А вот тяжко тебе, вижу. И, верно, душа мается. Но это ничего. Вот ручничок прежний в силу войдет, тогда и ты за ним заживешь.
Уж не ослышался ли Гай? Не сошел ли с ума? Или так со всеми случается по-за гранью?
Голос смеялся. Тихо, осторожно. И снова успокаивал рыжего:
- Погоди, не торопись. Привыкай к телу новому. Чувствуй, ощущай. Сродняйся с судьбою. Это ведь непросто - у других все детство на то уходит, а тебе за раз привыкнуть надобно, обжить холстину новую.
И рука коснулась голой груди Гая, опалив ту касанием горячим. А за рукою на грудь легло нечто теплое, шершавое. И колоться стало, чесаться, словно бы кожей другою он обрастал.
- И обрастаешь, Ворожебник. Погоди немного, не торопись.
Зрение вернулось почти разом. И оказалось, что лежит он посреди бревенчатого пола в горнице широкой, единственным светочем которой - тонкая лучина, что пугается порывов ветра ледяного.
- То ж озимок, он вечно лютует. Ты и сам родился в такую ночь. Последняя в уходящей зиме. Чародейка не зря тебя умирать за себя отправила. Знала, что день особый. Не горюй, Гай. Помер ты лишь на ночь одну, а с утром вернешься. И судьбу свою начнешь заново. Только вот, верни это, кому следует. Девку сыскать тебе надобно. Лесную. Особую... Лишь одну такую, что наузы плести умеет.
В ладонь Гая легла бревенчатая дощечка. Тонкая, она, однако ж, подрагивала от переполняющей ее силы. И знак, что несла на себе руна, был неизвестен Ворожебнику, хотя...