Теперь надеть вторые трусы, верхние, они называются шорты, потом майка она же футболка и сандалии. Прикольно, эта одежда не больничная и даже не домашняя, а универсальная. В окончательной реальности платье не разделяется на повседневное и парадно-выходное, тут вообще ни сословий, ни церемоний… а неплохой мир! Лайму бы сюда…
В этот момент Мюллер вспомнил, что в окончательной реальности тоже женат, притом второй раз, с первой женой он развелся семь лет назад. Ее звали Лаймой, она сильно походила на Лайму из фантазии, и у нее тоже был период, когда она разжирела, не так сильно, как Лайма, фантазия на то и фантазия, чтобы все преувеличивать. А вторую жену зовут… дай бог памяти…
— Ну как, милый? — услышал Мюллер и сразу вспомнил, что вторую жену зовут Гретхен, она еврейка из эфиопского колена, но по коже очень светлая, не как кондовые негритянки. Она тоже побывала в фантазии, в роли Лайминой подружки, как ее там звали… Титька, что ли…
— Я тебе снилась? — спросила Гретхен.
— Вроде да, — сказал Мюллер и неуверенно кивнул. — Но точно не помню, все очень смутно. Вроде была одна колдунья, на тебя похожая.
— Трахнул ее? — спросила Гретхен.
Мюллер вспомнил, что в окончательной реальности половую жизнь принято обсуждать без стеснения. И общественные сортиры уже полвека как совместные, любопытно.
— Вроде нет, — сказал Мюллер. — Не помню. Приколись, я Лайме вскрытие делал!
— Чего? — не поняла Гретхен.
— Вскрытие, — повторил Мюллер. — Я там был средневековым доктором, а Лайма была ведьмой, померла от сердечного приступа, я потом ее тело резал скальпелем… Да нет, хороший приход был, просто отличный! Так много интересного, вначале средневековье, такое все из себя кондовое, с мечами, лошадьми, кольчугами, а потом типа капитализм, революция, а я типа гениальный медик…
— Здорово вштырило, — сказала Гретхен. — Ты точно химию не глотал? Жалко, что вместе фантазировать нельзя, а то я бы с удовольствием посмотрела, как оно у тебя.
— В будущем году обещают открыть бета-тест, — подал голос Сигнет. — До четырех клиентов в одной фантазии одновременно. Базовый сценарий — боевая игра с убийствами, но можно вносить индивидуальные изменения…
Гретхен заинтересовалась было, но при последних словах резко потеряла интерес, вся сморщилась, будто лимон случайно укусила.
— Да это будет стоить как Мону Лизу в спальне повесить! — возмутилась она. — Знаю я, сколько вы берете за индивидуальный сценарий… А кстати! — она снова повернулась к мужу. — На продление прямо изнутри они тебя не раскручивали?
— Пытались, — кивнул Мюллер. — Вот этот хрен как раз.
— Так положено, я обязан так делать! — воскликнул Сигнет. — Я знаю, что это как бы… но… меня уволят, если я не предложу…
Мюллер неожиданно рассмеялся.
— Приколись, я ему после этого горло перерезал, — сказал он жене. — Он мне, типа, не желаете ли продлить удовольствие, а я ему хренак ножом по шеяке…
— Было больно и страшно, — насупился Сигнет.
— А ты не спамь, — посоветовала ему Гретхен. — Пойдем, милый, ты вроде уже очухался.
— Пойдем, — согласился Мюллер.
— Не забудьте подписать, что я вам говорил, — бросил им вслед Сигнет.
Они вышли из комнаты, Мюллер сделал два шага и вдруг застыл столбом.
— Что такое? — спросила Гретхен.
— Та комната, — напряженно проговорил Мюллер. — Это была просто комната, без окон, без картин на стенах, без рисунка на обоях. Помнишь, какие там были стулья?
— А какие? — переспросила Гретхен. — Стулья как стулья, чего их помнить?
— Ничего, — кивнул Мюллер. — Знаешь, когда я выходил из фантазии, я заметил, что некоторые вещи строятся как бы по умолчанию, а потом подумаешь о такой вещи, она как бы расцветает новыми красками, прорастает в прошлое, приобретает историю…
— Пойдем-ка к психиатру, — прервала его Гретхен. — Вштырит что надо, станешь, как новенький.
— Меня уже вштырили полчаса назад, — сказал Мюллер. — Там. Так я сюда выпал.
— Отсюда ты никуда не выпадешь, — заверила его Гретхен. — Эта реальность окончательная. И никуда я тебя не отпущу.
Они обнялись и поцеловались.
«Лайма в ее возрасте была красивее и целовалась лучше», подумал Мюллер.
«Надо потом пошутить, что эта реальность не окончательеая», подумала Гретхен. «Как на прошлое первое апреля, когда в доме Кима перекрасили все лампочки в синий цвет, он потом в вену не попадал».