— Нет, — ответила Ассоль, несколько растерянно.
— Тогда становись раком, — потребовал Барт. — А то будет больно.
Подождал немного и добавил с особой доверительной интонацией, отрепетированной еще в столице:
— Да хватит тебе кобениться, от этого не умирают, оно даже приятно. Тем более послезавтра все равно умирать.
— Ах, вот в чем дело, — сказала Ассоль с неожиданным облегчением. — Прости, я думала, ты маньяк, а ты трус. Давай лучше помолимся Птаагу Милосердному…
Она не договорила. Барт ударил ее кулаком в скулу, получилось не особо сильно, несподручно бить сидячего, когда сам стоишь, но все равно дух из девки вышибло неслабо. Ишь чего удумала, благородного офицера трусом называть! Сейчас ты у меня, стерва, попляшешь!
Барт повернул бездыханное тело, задрал на голову подол монашеской робы и изумленно присвистнул. Никогда не видел такого контраста — сверху крокодил крокодилом, а снизу вполне себе пригожая девица. Ну, держись, красавица, принимай воина в гости.
— Ее нельзя трахать, — послышался из-за двери детский голос. — Она обеты дала.
— Заткнись, ублюдок, — пропыхтел Барт, стараясь не сбиться с ритма.
Он вспомнил: Мюллер, так она назвала эту малолетнюю скотинку.
— Я теперь понял, что такое грех, — сказал Мюллер. — Раньше не понимал, а теперь понял. Грех — это как ты себя ведешь. Сильных боишься, слабых обижаешь. Не стыдно?
— Заткнись, ублюдок! — повторил Барт, на этот раз во весь голос.
— Зато я не трус, — спокойно сказал Мюллер.
Барт выхватил кинжал и метнул в дверь, не глядя. Послышались удаляющиеся детские шаги. Странно, что нож не зазвенел, когда упал, неужели попал? Неудобно получилось — хотел пацана отпугнуть, а случайно зарезал. Ну и наплевать.
Трахать бесчувственное тело было необычно, будто не живую девку трахаешь, а покойницу. Барт долго не мог кончить. Только когда девица стала приходить в себя и зашевелилась, тогда только получилось. Отдышался, снял подол с девкиной головы, прилег рядом, по-хозяйски облапил грудь.
— Вот и все, а ты боялась, — сказал Барт.
— Теперь ты на мне женишься, — сказала девка.
Спокойно так сказала, уверенно, как будто назвала время ужина или, например, указала дорогу в прачечную. Даже смешно.
— Да ради всех богов, — улыбнулся Барт. — Все равно послезавтра помирать. Почему бы не жениться на крокодилице?
— Я тебя за язык не тянула, — сказала монашка. И добавила: — Никогда не думала, что так обернется.
— Гордишься? — спросил Барт.
— Стыжусь, — ответила Ассоль. — Стыдно от труса детей рожать.
— Рожать не придется, — заверил ее Барт. — Послезавтра все помрем. А тебя степняки сначала трахнут хором, а потом убьют.
— Послезавтра ни тебя, ни меня здесь не будет, — возразила Ассоль.
Барт почувствовал, как под ложечкой екнуло. Надежда?
— С какого перепугу? — спросил он.
— Твой отец от тебя отречется, — ответила она. — Он ведь по-настоящему благородный, не такой, как ты. Матушка Ксю женит меня на тебе, нас изгонят. Если повезет, доберемся до Палеополиса живыми.
В коридоре послышались шаги и приглушенные голоса, один женский, а второй… гм… отцовский. Барт подскочил, как ужаленный, заправил рубаху в штаны, и едва успел подпоясаться уставным образом, как на пороге появился граф Ромул собственной персоной. Из-за его плеча выглядывала старуха-настоятельница, Барт только сейчас заметил, что она ростом почти с отца.
— Ассоль, ты как? — спросила старуха.
— Отлично, — ответила Ассоль. — Он обещал на мне жениться.
Ромул поперхнулся и закашлялся. Старуха-настоятельница хлопнула его по спине, граф пошатнулся и едва не вошел лбом в гранитный косяк.
— Спасибо, что не посохом, — пробормотал Ромул вполголоса.
— В следующий раз будет посохом, — сурово произнесла Ксю. — Распустил отродье…
— Он мне не отродье, — заявил Ромул. — Отрекаюсь ныне, присно и во веки веков, лишаю титула, наследства и всего прочего. Ксю, засвидетельствуй.
— Это я всегда пожалуйста, — сказала Ксю.
В этот момент Барт понял, что не ослышался, отец действительно только что от него отрекся.
— Отец, ты чего?! — воскликнул Барт. — За что?!
— Чтобы не делал родного отца клятвопреступником, — объяснил Ромул. — Почто парнишку зарезал?
— Мальчик его трусом назвал, — подала голос Ассоль. — А он обиделся. Правда глаз колет.
— А, вот в чем дело… — протянул Ромул. — Я-то думал, от воздержания осатанел, а оно вона как… Тогда у меня совесть не болит, отрекаюсь от труса с легким сердцем. Эй, Шляпа! Пошли кого-нибудь, пусть ему манатки соберут!