А почему никто не стал наказывать Ассоль за двойное нарушение обетов (сначала преступила целомудрие, пусть и ненамеренно, затем безбрачие)? Да по той же самой причине — ясно же, что не случайно все так произошло, а по божьей воле, а противиться божьей воле дураков нет.
Матушка Ксю выделила беглецам четырех лучших лошадей (двух верховых и двух вьючных), а также съестных и прочих припасов на две недели пути, хотя в седлах путникам предстояло провести от силы четыре дня, если степняки не перехватят. Ассоль, кроме того, получила полный комплект монастырской одежды и отпущение всех грехов, вольных и невольных. Отпускать девку на волю с отягощенной душой матушка сочла недопустимым. Даже не стала толком выслушивать, протараторила скороговоркой положенную формулу и вернулась к фехтовальному упражнению, прерванному явлением юной монахини. Матушка упражнялась с тяжелым полутораручником, и пот с нее лился градом, что неудивительно — старость не радость. Но какую песню сложат степняки о старухе, принявшей геройскую смерть в столь преклонном возрасте!
Кто-то дернул Ассоль за подол, когда та проверяла седельные сумки. Она обернулась, никого не увидела, опустила глаза и встретила недетский взгляд Мюллера.
— Ты обещала меня усыновить, — заявил он.
— Когда? — удивилась Ассоль.
— Ну, когда это… на хлеб и воду…
Ассоль вспомнила. Трудно поверить, что это случилось только сегодня утром, а не месяц назад. Да, все верно, на последнем уроке перед обедом матушка проповедовала, а Мюллер устроил безобразную сцену и потом…
— Погоди, — сказала Ассоль. — Я тебе ничего не обещала.
Мюллер нахмурился и закатил глаза к потолку.
— Нет, обещала, — упрямо сказал он. — Обещала, что не бросишь. Ассоль, усынови меня, пожалуйста.
— Да ты сдурел! — возмутилась Ассоль. — Что я Барту скажу, ты подумал?
— Скажи, что я твой брат, — рассудил Мюллер. — Проверить он все равно не сможет. А усыновишь потом, когда в город приедем.
А этот план может сработать… Интересно, как ребенка угораздило такое придумать… Да какое там придумать, ему пять лет!
— Кто подсказал тебе эту хитрость? — подозрительно спросила Ассоль.
— Птааг, — ответил Мюллер.
Ассоль заглянула в его серые недетские глаза, по спине пробежали мурашки. Она отвела взгляд.
— А ты часом не Омен Разрушитель? — спросила она.
— Нет, я Мюллер Долбозвон, — ответил Мюллер.
— Не повторяй это прозвище, оно обидное! — возмутилась Ассоль. — Сколько раз можно говорить…
— Не вижу ничего обидного, — пожал плечами Мюллер. — Долбозвон, Дубощит, Меднолоб… Нормальные прозвища, ничего плохого.
Хлопнула дверь, в конюшню вошел Барт.
— Что, собралась наконец? — обратился он к Ассоли. — Чего копаешься? А это кто?
Мюллер выжидательно заглянул ей в глаза снизу вверх. Ассоль сглотнула и ответила Барту:
— Мой брат. Мюллером зовут.
— Я с ним возиться не буду, — заявил Барт. — На своем седле повезешь. И кормить будешь из своей доли.
— А что, у меня будет своя доля? — удивилась Ассоль.
Барт ничего не ответил. Бегло заглянул в одну седельную сумку, в другую, охлопал вьюк, оценил объем и вес, взял коня за повод, повел к воротам. Бросил через плечо:
— Не отставай.
Ассоль подумала, что сейчас они выйдут во двор, кто-нибудь заметит, что с ними увязался Мюллер, скажет, что растаскивать мальчишек команды не было, но монастырский двор был пуст. Не так пуст, как обычно говорят, а совсем пуст, абсолютно, нигде ни одного человека. Днем, за три с лишним часа до заката никогда такого не бывает! А почему они выбрались в дальний путь на ночь глядя?
— Барт! — позвала Ассоль.
— Кому Барт, а кому благородный господин, — отозвался Барт. — На первый раз прощаю, потом буду бить.
Ассоль решила, что больше не будет спрашивать его без нужды. И еще она подумала, что организованное Птаагом спасение от степняков — не награда, а наказание. Но она перетерпит его с достоинством.
Мюллер дернул ее за юбку и тихо прошептал:
— Я потом убью его, мама.
— Какая мама? — удивилась Ассоль. — Я ему сказала, ты мой брат.
— Мама, сестра, не суть важно, — сказал Мюллер. Озорно улыбнулся и добавил: — А по первому вопросу ты не возражаешь?
По спине Ассоли пробежали мурашки. Она подумала, что замужество за Бартом, возможно, не самое большое испытание из ниспосланных ей богами.