Двое сорванцов, мальчик и девочка, чумазые, босые, и в холщовых рубахах не по размеру, с радостными воплями гонялись друг за другом, ловко перепрыгивая через напуганных кур, и огибая посадки брюквы. Крепкий ещё старик увлеченно копался в огороде, прикрыв голову от палящего солнца широкой соломенной шляпой. Двое пожилых тётушек самозабвенно беседовали у колодца, позабыв о пустых ведрах — судя по сердитым голосам, беседа шла о нравах распущенной молодежи, совсем забывшей приличия. Но самой важной личностью в этой большой и дружной крестьянской семье была, без сомнений, молодая мать.
Все ещё двигающаяся чуть неуверенно, она держала на руках младенца, замотанного в пеленки так, что одни лишь большие, любопытные глаза выглядывали из-под слоев ткани, с интересом осматривая такой огромный и незнакомый мир. Муж женщины осторожно поддерживал супругу под руку, что-то ласково ей говоря, и та с добродушной улыбкой кивала в ответ.
Е Эрнян, наблюдающая за всем этим благолепием с вершины близлежащего холма, скривила губы в недовольной гримасе. Она уже долго подумывала о том, чтобы перелететь через невысокую ограду хутора с помощью техники шагов, выхватить младенца из рук неуклюжей простолюдинки, и сбежать от криков и суматохи ограбленной семьи, чтобы вволю понянчиться с украденным ребенком. Но вместе с зовом этой давней привычки, Способная на Любое Зло ощущала нечто иное — нежелание. Нежелание видеть, как счастье и нежность на лицах молодой крестьянской пары обращаются ужасом и горем, как увлеченная беседа тётушек превращается в надрывный плач, как старик в огороде смотрит ей вслед с бессильной злостью, шепча проклятия, как умолкают дети, придавленные общим горем. Нежелание отнимать радость у счастливой семьи.
Е Эрнян тихо выругалась под нос, старательно гоня странные для нее мысли. Она подумала, что, скорее всего, крестьянский отпрыск слишком уродлив, и недостоин стать временной заменой ее пропавшему сыну. Она быстро устанет от этого убогого дитяти, и ей снова придется искать семью, в которую она подбросит надоевшего младенца…
— Что вы делаете, госпожа? — раздался сзади удивленный голос. — Быть может, вам нужна какая-то помощь?
Оборачиваясь, женщина ощутила укол стыда и злости на себя — настолько потеряться в мыслях, что некто сумел подобраться к ней незамеченным! Старой злодейке совершенно точно следовало вести себя осторожнее.
Ее взгляду предстал самого обычного вида юноша в монашеских халате и накидке серого цвета, с гладко выбритой лопоухой головой, и удивлёнными, по-детски доверчивыми глазами. Посмотрев ей в лицо, он с застенчивой улыбкой поклонился.
— Проваливай, лысый осел, — отрешённо бросила Е Эрнян, пытаясь понять, где же она видела этого монаха. — Хотя нет. Стой на месте и не двигайся. Теперь, поверни голову налево. На мое «лево», а не твое, дурень! Ладно, и так сойдёт. Теперь, в другую сторону. Голову поверни в другую сторону, недоумок!..
Молодой монах безропотно повиновался ее сердитым командам, вертясь во все стороны, наклоняясь, и показывая женщине открытые ладони. Наконец, требования Е Эрнян иссякли, и она умолкла, глядя на юношу с сомнением, неверием, и толикой робкой надежды.
— Вам, э-э-э, нужно что-то ещё, госпожа, или я могу идти? — неуверенно поинтересовался сбитый с толку юноша.
— Сколько тебе лет? — глухо спросила женщина, оставив без внимания его слова.
— В-восемнадцать, — растерянно ответил молодой монах. — В прошлом месяце исполнилось.
— Как тебя зовут? — задавая вопрос, она неожиданно шмыгнула носом.
— Мое монашеское имя — Сюйчжу, госпожа, — промолвил юноша. — Мирского имени у меня нет — я сирота, воспитанный в Шаолине.
— Сирота… — протянула Е Эрнян, блестя увлажнившимися глазами, и вдруг, радостно вскрикнув, стиснула юного монаха в крепких объятиях, и заплакала навзрыд.
— Сынок мой, родной мой сыночек, — невнятно причитала женщина, уткнувшись в плечо Сюйчжу. — Как же долго… Наконец-то я нашла… Столько лет…
— Г-госпожа, — ошарашенно промолвил монах, разведя руки, и густо краснея. — Это… я… это неприлично, ведь я — монах, и нам запрещено касаться женщин… отпустите меня… пожалуйста?
— Заткнись, негодный мальчишка, — сердито припечатала Е Эрнян. — Не смей отказывать матери в объятиях после восемнадцати лет разлуки, — отстранившись, и встряхнув юношу за плечи, она вновь обняла его, счастливо смеясь сквозь слезы.