— Недавние события, и, в особенности, позорная дружба нашего главы с врагами клана, — вновь заговорил он, выплевывая слова с тяжелой ожесточенностью, — вынудили меня открыть завещание Бородатого Мечника, дабы доподлинно выяснить, что скрывает прошлое Цяо Фэна, и может ли наш клан доверять ему. Прочитанное мною ввергло меня в смятение, и пробудило в моем сердце многие сомнения, — продолжал он, все быстрее и взволнованнее. — Я отправился в Чжэнчжоу, к уважаемому старейшине Сюю, что как нельзя лучше знал покойного главу. Пожалуйста, брат Сюй, — кивнул он сморщенному старцу.
Старейшина Сюй
— Я, Сюй Чунсяо, давным-давно отошел от дел, — заговорил тот хриплым, дребезжащим голоском. — Всю свою жизнь я прожил без забот и стойких привязанностей. У меня нет ни детей, ни учеников, ни наследников, и ныне, я доживаю свои дни в мире и спокойствии. Никто не может назвать меня пристрастным, либо же чьим-то сторонником, но Клан Нищих, которому я отдал долгие годы службы, все еще дорог мне, и поэтому, я решил помочь братцу Даюаню в его деле. Письмо, что он показал мне, состоит из двух частей. Одна из них написана Ван Цзяньтуном, чей почерк мне знаком не хуже моего собственного, как и манера письма. Клянусь своим добрым именем: та часть послания, что подписана Бородатым Мечником — настоящая, — с серьезным видом промолвил он. — Она предназначена одному человеку, чье имя я не стану называть, но дружеские обращения к нему, что использовал брат Ван, говорят об их давнем знакомстве. Мне не было известно об этой дружбе, и, чтобы подтвердить истину написанного во второй части послания, мы с братцем Даюанем обратились к одному из упомянутых в нем. Прошу вас, наставник Чжигуан, поведайте присутствующим то, что рассказали нам ранее, — обратился он к монаху.
Монах Чжигуан
— Да восславится Будда, — с тяжелым вздохом протянул тот. — Много лет прошло со времени тех событий. Тяжкий, непростительный грех был тогда свершен мною, и моими соратниками — убийство невиновного. Как по мне, лучше бросить это письмо в огонь, и забыть о его существовании, — старейшина Ма вскинулся на эти слова, зло хмуря брови, и открыл было рот, собираясь высказать престарелому монаху нечто нелицеприятное. Сюй Чунсяо, поспешно положив Ма Даюаню руку на плечо, удержал его.
— Пожалуйста, наставник, не отказывайте нам, — уважительно заговорил отставной старейшина. — Будущее Клана Нищих зависит от ваших слов, и этого письма. Великая опасность может постигнуть все многие тысячи воинов моего клана. Ради них, мы с братцем Даюанем надеемся, что вы все же окажете нам услугу, и поведаете о том, что случилось в долине Луаньши в тот злосчастный день.
— Да восславится Будда, — промолвил старец с еще большей печалью, и, помолчав несколько мгновений, заговорил. — Письмо, что лежит в этом конверте — истинное, как и описанные в нем события. Около тридцати лет назад, многие секты и школы Срединной Равнины получили недобрую весть — сильный отряд воинов из империи Ляо задумал проникнуть в Сун, и напасть на Шаолинь, чтобы ограбить его хранилище знаний.
— Верно, эти кидани стремились помочь своему царству, — вмешался все еще недоумевающий Цяо Фэн. — Изучи воины Ляо те могущественные боевые искусства, что хранятся в Шаолине, и защитники Сун не смогли бы устоять перед их силой.
— Именно так, — закивал Чжигуан. — Именно так мы и думали тогда. В то время, я еще не был монахом. Не был я и сильным воином, но желал внести свою долю в защиту родины от чужеземных злодеев. Я присоединился к доблестным героям, что решили предотвратить этот план киданей. Лучшие мастера боевых искусств были среди них, а вел их славнейший и сильнейший, воин, которого уважали более всех других вольных странников. Скажите, господин Цяо, — неожиданно обратился он к главе нищих. — Было ли праведным наше дело?
— Разумеется, — ответил тот, непонимающе нахмурившись. — Может ли защита родины быть делом неправым? Будь я взрослым мужчиной тридцать лет назад, и я помог бы вам, чем только смог.
— Хорошо, — покивал старый монах. — Хорошо… — он ненадолго умолк, в задумчивости перебирая пальцами седые волосы своей бородки. — Со мной, и нашим уважаемым старшим, было два десятка воинов, сильных и умелых, но враг наш также не мог быть заурядным — неумехи не стали бы и мыслить о проникновении в Шаолинь, — продолжил он преувеличенно ровным тоном. — Мы успели пройти перевалом Яньмыньгуань вовремя — до того, как враг добрался туда, — и остановились в долине Луаньши. Ни число врага, ни его сила были нам неизвестны. Что, по-вашему, было для нас наилучшим образом действий, господин Цяо? — почему-то, он вновь обратился к главе Клана Нищих.
— Когда враг угрожает великой Сун, нет смысла цепляться за правила честного поединка, — недолго раздумывал тот. — Не зная числа и силы врага, и имея на своей стороне лишь внезапность, разумным было бы устроить засаду.
— Мы сделали именно это, — со странной горячностью поддакнул ему старец. — Значит, вы считаете, что засада была верным решением?
— Ну… да, — пожал плечами Цяо Фэн. — На войне все средства хороши, а враги, намеренные с подлыми целями проникнуть в чужой дом, не заслуживают честного обхождения.
— Да, да, — истово закивал монах. — Именно так. Именно так и рассудил наш уважаемый старший, и все мы согласились с ним. Мы устроили засаду по обеим сторонам той горной долины, насторожили ловушки, и приготовили тайное оружие. Вскоре, кидани и вправду прошли долиной Луаньши — отряд из девятнадцати солдат. Мы напали на них, и одолели с необычайной легкостью, что вселило сомнения в наши сердца — правдивой ли была та весть? Действительно ли собирались сильные воины из Ляо проникнуть в Шаолинь? Ведь те солдаты, которых мы сразили, были обычными пехотинцами, да еще и не очень умелыми. Но мы никак не ожидали того, что случилось потом. Нет, не ожидали, — с грустью протянул Чжигуан.
— Следом за солдатами, по дороге, ведущей к Яньмыньгуаню, ехала карета — небольшая, запряженная единственной лошадью, — тяжело заговорил он. — Всего один камень, метко сброшенный со склона, понадобился, чтобы остановить ту повозку. Стоило лошади в упряжи упасть замертво, как карету покинули люди в ляоских одеждах — мужчина, женщина, и… — запнувшись, он все же договорил:
— Младенец, не больше года от роду, — Инь Шэчи немедленно навострил уши: все это живо напомнило ему одну старую тайну, которую он так и не раскрыл до конца.
— Мы напали на мужчину, — тем временем, говорил престарелый монах. — Четверо искусных воинов попытались сразить его, и пали сами, не выдержав и одного удара незнакомца. Воистину могучим оказался тот кидань — даже наш уважаемый старший не смог сдержать его натиск. В отчаянии, мы обратили свои мечи на женщину с ребенком, — продолжил он с печалью в голосе. — Она оказалась беззащитна перед нашей атакой, и пала едва ли не сразу же. Ребенок в ее руках также утих, — старый монах сокрушенно покачал головой. — Великий грех совершили мы тогда. Видя смерть своей спутницы и дитяти, наш несокрушимый противник впал в отчаяние, и, подняв на руки их тела, бросился в пропасть — желание жить оставило его. Но, сжатый руками мужчины, ребенок очнулся, и закричал. Желая спасти дитя, мужчина выбросил его из пропасти, и наш старший поймал его. Мучимые совестью за невольно совершенное злодейство, мы решили оставить дитяти жизнь, и отдать его в приемную семью. Ее вы видите рядом с нами, — он указал на пару престарелых супругов Цяо.