Начальника-то, правда, вскоре сняли за кумовство… А дачка, так… деревянный одноэтажный домишко, не то что у других — виллы.
И вот вставили перо… по собственному желанию, — у Тихоструйкина даже во рту горько стало, а, подобные хине мысли не покидали его.
— В белых не был. За границу не ездил. В тюрьме не сидел. Реабилитированным не являюсь. Обыкновенный честный советский человек… Не Куприн.
Тихоструйкин принялся за чтение рассказа «Мирное житие»[62].
Через полчаса он вскочил, снял очки, прошелся по комнате.
— Чего же? Правильный старик… по тем временам. Бдительный. Купчиха мужу изменила, — он мужа в курс дела ввел: семья не должна загнивать. Плохо насчет полиции и охранки… Ну и то сказать: куда было в те времена обращаться?
Тихоструйкин остановился посреди комнаты, глаза его расширились и засверкали. Он даже зубами и губами зажевал, — идею, внезапно попавшую ему в рот, пережевывать начал.
— А что? Культ личности, конечно, миновал… А бдительность все-таки осталась, и с теми, кто низкопоклонством занимается, не очень-то цацкаются. А Немцов явно низкопоклонствует перед буржуазной культурой.
Крадучись, потирая руки, сверкая глазами и пережевывая зубами и губами идею, Тихоструйкин сел у стола, взял чистый лист бумаги и начал писать, на всякий случай меняя почерк. Он еще не решил: своей фамилией подписываться или ни к чему не обязывающим словом, вроде «честный гражданин», «неусыпимо бдительный», «преданный наблюдатель».
— Ну, это потом, — решил Тихоструйкин.
И написал то, что вы сейчас прочтете.
«Как честный советский гражданин и почти что беспартийный коммунист, в данное время хлопочущий за выслугу лет и за беспрерывную работу не за страх, а за совесть о пенсии, считаю долгом довести до вашего сведения нижеследующие вопиющие факты.
После эпохи культа личности тов. И. В. Сталина, как известно, ликвидированной по постановлениям XX и XXII съездов партии и по желанию трудящихся… — тут Тихоструйкин приостановился и призадумался, — „по желанию трудящихся“ вычеркнул… Снова задумался, снова вписал. Третий раз задумался и вычеркнул окончательно. И продолжил:… всякая клевета и злостные наветы на советских людей стали недопустимыми. И я, как все честные рядовые советские труженики, приветствую это, хотя сам я не пострадал, но пострадавших видел, хотя в особые беседы с ними не вступал, памятуя, что все-таки люди были осуждены, и хотя их воскресшая советская законность признала как бы не преступниками, все же следует соблюдать осторожность, в особенности гражданам, некомпетентным в области юстиции. Все это я учитываю и понимаю. Клевету клеймлю. Но в советской прессе я усмотрел, что, несмотря на перемену эпох, преступления не совсем прекратились, что наблюдаются явления шпионажа, орудуют валютчики. И, кроме того, восхваляются неразумными, легкомысленными и злонамеренными людьми зарубежные абстракционизм, антироманы, антитеатр, антикино и проч., что нравится антипатриотам.
Принимая во внимание все это, я и решил сообщить вам о поведении моего знакомого Петра Петровича Немцова. Присутствовал я у него в текущем году в качестве гостя на именинах в день бывших святых Петра и Павла, 29 июня по старому стилю. Подвел меня Петр Петрович к закускам. Выпил я рюмку водки и стал искать на столе стюдень, который я очень люблю, но стюдня я не обнаружил, и о причине его отсутствия спросил Петра Петровича: под водку, мол, закуска самая хорошая, с хренком, с уксусом, с горчицей. Петр Петрович смутился и стал оправдываться: я-де не досмотрел. Сам-де я стюдня не ем, вот и проморгал.
А я снова спросил: „А что же вы кушаете, ежели стюдень вам не нравится?“. А он и ответил: „Что-нибудь полегче, у меня ведь больной желудок. Бульон не очень жирный, изредка шницель из телятины, тоже изредка омлет с овощами какими-нибудь. Цветную капусту люблю“.
А я снова: „А из напитков что?“.
Он еще больше смутился. Водки, говорит, не пью, а минеральную воду, очень редко слабое белое вино: <неразборчиво> или рислинг.
Мне все это подозрительным показалось: и еда, и питье — все нерусское. Опять спросил:
— А как насчет блинов?
Тут Немцов даже побелел да как крикнет: „Что вы! Это яд для меня. Да и вообще людям в известном возрасте блины не рекомендуются — слишком тяжелы и жирны“.
А кругом молодежь: дети Немцова, друзья их. И все слушают.
62