Выбрать главу

– Не всегда. Иногда уплывают в другую яму.

– Что они делают?

– Охотятся, – ответил он, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. Я же узнал об этом только сейчас. Я всегда думал, что рыба плывет по течению: так ей проще, и не нужно тратить силы, сопротивляясь потоку. Рыбы шевелили хвостами ровно настолько, чтобы оставаться на месте. “Интересно, на кого они охотятся? Наверное, на мошек, которые кружат над поверхностью воды и попадают к ним в пасть, как в ловушку”. Я пристально вглядывался, стараясь во всем разобраться, но тут Бруно надоело: он вскочил, замахал руками, форель мгновенно ускользнула. Из середины заводи рыбы бросились врассыпную. Я посмотрел на воду, но увидел лишь бело-голубую гальку на дне. Потом пришлось оторваться от этого зрелища, чтобы догнать Бруно, – тот бегом поднимался по насыпи.

Чуть выше у реки стояло одинокое строение вроде сторожки. Оно постепенно разваливалось среди зарослей крапивы, кустов малины и сохнувших на солнце осиных ульев. В деревне было полно таких развалюх. Бруно положил руки на каменные стены поближе к углу, где было много трещин, подтянулся и в два счета залез в окно первого этажа.

– Давай! – крикнул он, выглядывая из окна. Но он забыл меня подождать – то ли дело казалось ему пустяковым, то ли ему не приходило в голову, что мне нужна помощь, или он просто привык, что в жизни каждый справляется сам. Я, как умел, попытался повторить за ним. Под руками я чувствовал шероховатый, теплый, сухой камень. Оцарапавшись о подоконник, я заглянул внутрь и увидел, что Бруно спускается с чердака по приставной лестнице. Видимо, решил, что я последую за ним повсюду.

В полутьме я увидел помещение, разделенное низенькими перегородками на четыре равные части, напоминавшие ванны. Пахло плесенью и сгнившим деревом. Постепенно, когда глаза привыкли к темноте, я заметил, что на полу валяются железные банки, бутылки, старые газеты, рваные рубашки, дырявые башмаки, ржавые инструменты. Бруно склонился над большим, гладким, белым камнем в форме колеса, лежавшем в самом углу.

– Что это? – спросил я.

– Жернов, – ответил он. – Мельничный камень.

Я тоже наклонился взглянуть. Мне было известно, что такое жернов, но я никогда не видел его своими глазами. Я протянул руку. Камень был холодный, скользкий, отверстие в центре заросло мхом, который прилипал к подушечкам пальцев, словно зеленая грязь. Царапины на руках горели.

– Надо его поставить, – сказал Бруно.

– Зачем?

– Тогда он покатится.

– Но куда?

– Как куда? Вниз. Куда же еще?

Я покачал головой, не понимая. Бруно терпеливо объяснил:

– Мы его поставим. Выкатим наружу. А потом пустим вниз, в реку. Тогда рыбины выпрыгнут из воды, и мы их съедим.

Затея Бруно показалась мне грандиозной и невыполнимой. Жернов был для нас слишком тяжел. Но было до того здорово воображать, как он покатится вниз, до того здорово думать, что мы на такое способны, что я не стал возражать. Наверное, до нас кто-то уже пытался это проделать, потому что между жерновом и полом были вбиты два клина. Как раз чтобы поднять жернов с земли. Бруно нашел крепкую палку – рукоятку мотыги или лопаты и камнем принялся забивать ее в отверстие, словно гвоздь. Когда кончик вошел, он затолкал под рукоятку камень и прижал его ногой.

– Помоги мне, – велел он.

– Что мне делать?

Я встал рядом. Надо было вдвоем тянуть вниз, используя вес наших тел, чтобы приподнять жернов. Мы оба повисли на рукоятке, и когда мои ноги оторвались от пола, я на мгновение почувствовал, что жернов пошевелился. Бруно все рассчитал правильно, лучшего рычага было и не придумать, но старая деревянная рукоятка согнулась под нашим весом, заскрипела и с треском сломалась, мы свалились на пол. Бруно поранился. Выругался и затряс рукой.

– Больно? – спросил я.

– Чертов камень, – буркнул он, посасывая ранку. – Рано или поздно я тебя отсюда достану. – Потом он вскарабкался по лестнице и исчез наверху, подгоняемый злостью. Я услышал, как он выпрыгнул из окна и убежал.

Вечером я лежал в постели, но сон не шел. Я был перевозбужден: в детстве я проводил все время один и не привык делать что-то вдвоем. Я думал, что и в этом похож на отца. Но в тот день я испытал нечто новое – неожиданную близость к другому человеку, которая одновременно притягивала и пугала, словно тропинка по неизведанной местности. Чтобы успокоиться, я попытался что-нибудь вспомнить. Я думал о речке: о заводи, о каскаде, о форели, которая слабо шевелила хвостом, чтобы не двигаться с места, о плывущих по воде листьях и ветках. О том, как форель прыгает на добычу. Я начал кое-что понимать: для речной рыбы все появляется с горы – насекомые, веточки, листья, все что угодно. Поэтому рыба смотрит вверх и ждет: вдруг что-то появится. “Если точка, где ты погружаешься в реку, это настоящее, – думал я, – значит, прошлое – это вода, которая протекла мимо тебя: она ушла вниз, в ней для тебя больше ничего нет, а будущее – вода, которая спускается сверху, принося опасности и неожиданности. Прошлое ниже, будущее выше. Так и надо было ответить отцу. Какова бы ни была наша судьба, она живет в горах у нас над головами”.