Лария Интальи, автомат. Удивительно быстрая и лёгкая манера творить; Фенней не понимал, как ей это удается и иногда по-белому завидовал. Она не открывала глаз, полностью сосредоточившись на образах внутри и лишь изредка поглаживая приклад лежавшего на коленях армарта – такого же изящного, как и сама Лария. Черный металл резко выделялся на фоне светлого платья, притягивал внимание.
Дорион Керр, пистолет. Самый серьезный противник – сдержанный, внимательный, заслуженный, с десятками наград. Хотя последние лет восемь он редко выступал, а когда являл что-то новое – то в технике безупречной, фотографической реалистичности. Сама поза Керра казалась сошедшей с полотна: он сутулился, касаясь пола темным стволом пистолета и взвешивая на свободной ладони стальной медальон с зеркальной поверхностью.
Широкая площадка внизу была пуста. Никаких мольбертов и подрамников, никаких материалов, лишь отметка в центре: правила ежегодного конкурса требовали создать образ в воздухе. Сохраненная на холсте или дереве картина могла впечатлять все больше по мере того, как зритель вглядывался в нее – но сейчас нужно было сотворить образ, способный захватить и поразить моментально.
Фенней постарался задавить неуверенность, всколыхнувшуюся волной в душе. Удастся ли передать задуманный образ? Показать, что именно ему представлялось?
Он поглядел на Линн; автофея, ощутив неуверенность художника, тепло улыбнулась ему, и коснулась запястья. Альтен улыбнулся в ответ, чувствуя, как нервозность постепенно растворяется.
– Смотри, – вскинула руку Милл. – Первый!
Альтен вздрогнул и наклонился вперед, осознав, что пропустил объявление о начале. Эрвин Фансет как раз выходил в центр арены. Обычная расслабленная улыбка на лице, армарт на плече, неспешная походка – казалось, он идет к обеденному столу.
Но на отведенном месте Фансет сбросил тяжелое ружье с плеча и замер, удерживая армарт в руках. Сдвинул брови, закрыв глаза, улыбка с лица пропала.
В зале повисло напряженное молчание: все тедеа знали ощущение, когда в уме формируется и складывается образ. И знали, как важно не сбить это чувство, не нарушить момент сосредоточения. Как важно не помешать слиянию художника и его феи, мгновению вдохновения.
Секунда.
Другая.
Фансет плавным движением припал на одно колено, вскидывая ружье к плечу. Оглушительный выстрел эхом раскатился по всему залу, взвился и опал вырвавшийся из ствола снежный вихрь – и в воздухе сверкнула картина.
Горы. Могучие, величественные горы, уходящие ввысь тяжелые громады, увенчанные белоснежными шапками. От них исходили спокойствие и сила, безграничная уверенность, смешанная с мудрой усмешкой – что им до людей, чья жизнь пролетает в мгновение ока?
По залу прокатилась волна шепотов, тедеа делились впечатлениями друг с другом и феями. Фансет улыбнулся в пустоту: видно, его собственная фея отпустила шуточку. Альтен глянул в сторону судей: те совещались.
– Я бы хотела тут побывать, – сказала Линн. – Сколько снега!
– Простудишься, – невозмутимо заметила Милл.
– Феи не могут простудиться! – возмутилась Линн.
– С тебя станется. А картина действительно хорошая.
– Тише, – шепнул Альтен. – Смотрите, Лария выходит.
Действительно – картина Фансета растаяла, сам художник покинул площадку и другая финалистка заняла его место. Альтен невольно залюбовался гибкой фигурой с гладким автоматом в руках; художница сама была достойна портрета.
Интальи сощурилась, задумалась – и через мгновение автомат загрохотал, складывая картину из десятков быстрых мазков. Каждый из вроде бы небрежных выстрелов ложился в точности на нужное место в воздухе, становился идеально подходящим фрагментом мозаики.
Автомат замолк. Последняя пуля вспыхнула золотистой рамкой вокруг картины – бескрайний луг, диковинной формы белоснежные облака, ярко-голубое бездонное небо. Сочная трава будто шевелилась в такт движению воздуха, шепот ветра словно разносился по всей Арене. От картины веяло умиротворением и тихой, спокойной радостью.
По залу снова прокатилась волна шепота. Интальи опустила автомат, повернула голову, слушая свою фею; судя по блеску в глазах, та одобрила картину.
– Ве-етер, – мечтательно протянула Линн. – Красиво. Но я думала, она что-то не такое спокойное сотворит.
– Каждый творит то, что в душе, а не что от него хотят, – возразила Милл. – О!
Как и всегда, она заметила главное прежде, чем Линн или сам Альтен. На табло позади судейского стола чуть раньше вспыхнули имена Фансета и Интальи; теперь же там горело третье имя.