- Дней двадцать…
- Ну пусть двадцать, да еще дней десять там. Вот и смотри…
Она принялась считать, загибая пальцы.
- Уже несколько дней, как должны!.. – заключила она.
- Ты уверена? – еще раз повторил Андрей и почувствовал себя ослом.
- А что если да? - Машка вдруг взорвалась. – Что, если да?
Андрей сглотнул слюну. Он изо всех сил старался теперь встретить новость как мужчина. В конце концов, Машку он любил. И когда-нибудь, пусть и очень нескоро, это все равно бы случилось. Где-то в глубине таилась мысль о маме, которая, конечно же, поможет. Не оставит же она своего собственного внука. И эта мысль поддержала его как ничто другое. Андрей вздохнул и почесал подбородок уже спокойнее. Пожалел, что щетина растет еще так неохотно.
- Ну значит, заведем спиногрыза, - сказал он и покровительственно обнял ее за плечи. И тут же подумал, что, кажется, голос прозвучал твердо, как надо.
Машка смотрела на него недоверчиво, словно ожидала совсем другой реакции. И он весь раздулся от гордости. Ему стало почти весело.
- А что, моя мать мечтает о внуках! Она, правда, скажет: "Съездил к морю, блин. Привез улов!" Но все равно обрадуется, – Андрей рассмеялся. Потом снова достал платок и высморкался.
Машка задумчиво покачала головой.
- А мои будут в ужасе...
- Но обрадуются же?
- На самом деле - нет. Реально - придут в ужас, - она хихикнула. - Ну да и ладно...
Когда они снова добрались до пляжа, была уже ночь. Машка, в его футболке, облитой вином, повисла у него на руке, и смеялась не переставая.
Такой она нравилась Андрею, пожалуй, больше всего, и потому он никогда не мешал ей пить. Он, правда, подумал сегодня, что ей, может быть, теперь пить и не стоило. Но она так уверенно говорила, о женщинах "в ее положении", и, в конце концов, из них двоих медиком хотела стать она.
С моря подул ветер, и Андрей поежился.
- Мне кажется, что дубак? – спросил он.
- Какой дубак?! Смотри не зарази меня, папочка, - хрипло и пьяно захохотала Машка, - Весь улов потравишь.
Андрей засмеялся. Он чувствовал себя веселым и бесстрашным, как человек, уже прыгнувший в пропасть. В который уже раз за вечер, он спикировал к Машкиным ногам и чмокнул ее в мягкий, чуть выпуклый животик.
- О, Господи, хватит! Там нет еще ничего, кроме лишнего жира. Он сейчас еще во-от такой, - Машка, прищурившись, почти сомкнула большой и указательный пальцы, показывая размер кого-то, не больше песчинки. И стала раздеваться.
- Пойдешь со мной? – спросила она.
Андрей поежился и посмотрел на море, с рокотом накатывающее на замусоренный песок и камни пляжа. Оно было черным и непроглядным, и Андрей снова подумал, что лучше бы не пускать теперь Машку в воду одну. Но думать о холодной воде было неприятно. Уже несколько часов, как к насморку прибавилось донельзя мерзкое першение в носоглотке, и от одной мысли, оказаться сейчас в ледяной склизкой воде, он почувствовал озноб и застегнул ветровку до горла.
- Может, не надо? – без особой надежды спросил он.
- Ладно, раз ты не хочешь, - легко согласилась Машка и засмеялась снова, так что Андрей подумал было с удивлением, что Машка, в кои-то веке, послушалась его.
Машка скинула шлепанцы и обернулась к нему через плечо.
- Что тебе принести из моря? – спросила она с вызовом.
- Себя обратно принеси, - грустно ответил он и уселся на песок рядом с ее вещами.
Она кивнула и, танцуя от боли по острым камням, направилась пирсу.
Он видел, как мелькнули в разреженной темноте ее молочно-белые ноги и следом услышал одинокий всплеск.
Удар о воду оказался жестче, чем она ожидала, и на секунду острая боль стрельнула от живота к спине, так что Маша едва не вдохнула под водой. В окружающей тьме забурлили пузыри, и на секунду она перестала понимать, где поверхность. Потом в состоянии, близком к панике, она дернулась следом за пузырьками и всплыла, судорожно втягивая воздух и отплевываясь. Отдышавшись, она пошевелила пальцами ног. Боли она не почувствовала и потому успокоилась и поплыла.
Она плыла от берега туда, где абсолютная чернота неба неразличимо переходила в непроницаемую для света бездну моря. Вода тихо плескалась вдоль ее рук и около лица, и только по этому плеску она понимала, что в воде.
Последние отголоски какой-то хмельной суетливой радости, каких-то праздников и тостов, будто смыло с нее, и она прониклась ощущением космической пустоты и одиночества, странно успокоивших ее. Когда она наконец обернулась, то не сразу смогла найти берег, белеющий тонкой полоской камней и песка вдали.