Ранее девочка никогда не болела. Однажды к вечеру ей стало очень плохо. Сейл и Томаса прибежали с ней в госпиталь. Девочка стонала от боли, у нее был сильный понос, и, хотя она слышала и понимала все, что говорил ей Пат, сама не могла произнести ни слова. Весь следующий день она мучилась от боли. Ни одно из тех лекарств, которые дал ей Пат, казалось, не принесло облегчения, за исключением морфия. Ни ее родители, ни другие пигмеи не знали причины заболевания. Мы с Патом решили, что либо девочка съела в лесу ядовитое растение, либо в ее пищевод попал особенно опасный вид вируса. Весь день и всю ночь возле госпиталя сидели Сейл, Томаса и некоторые их родственники, которые уходили только поесть. Они говорили шепотом, как это делают в больших городских больницах. Так было всегда, что бы ни случилось с пигмеем, вся семья обычно сопровождает его в госпиталь. Родственники стараются держаться так близко к койке больного, как это разрешает Пат. И если пациент в силах поесть, то именно родственники готовят ему пищу и кормят его. Поэтому в лагере вокруг здания госпиталя всегда горят небольшие костры, на которых жены и матери стряпают пизанги, блюда из маниоковой муки или варят свежее мясо для больных.
В течение второй ночи Базалинда приходила в сознание лишь на короткие промежутки времени. Наши лекарства не помогали. Температура у нее была настолько высокой, что маленькое тело буквально излучало жар.
Ранним утром следующего дня я услышала причитания пигмеев и поняла, что маленькой Базалинды не стало. Я поспешила к госпиталю, где лежало ее хрупкое тело, уже завернутое в кусок хлопчатобумажной ткани, купленной Томасой у какого-то торговца. Рисунок ткани состоял из мелких узоров, среди которых была антилопа, и я невольно подумала о том, что этот орнамент очень подходит ребенку, родившемуся и выросшему в глубине лесов Конго. Несомненно, это было лучше, чем саван из мрачной черной или кричаще белой материи.
Не надо было посылать телеграмм, извещающих далеко живущих родственников о часе похорон, и ожидать представителя похоронного бюро, чтобы пройти через все формальности. Несколько маленьких посыльных побежали через джунгли в ближайшие деревни, и этим все ограничилось. Сразу же после второго завтрака я отправилась в деревню, чтобы присутствовать на похоронной церемонии. Со мной пошли наш повар Андре Пичи и пигмей Никейбу, который был послан, чтобы пригласить меня на похороны. Когда я вышла из леса на поляну, где жили пигмеи, они уже выносили тело Базалинды из ее дома. Большинство пигмеев истерически кричали и катались по земле. Сейл стоял на краю могилы, вырытой недалеко от поляны. За исключением выражения лица, которое как бы окаменело, ничто не выдавало его горя. Ростом он был немногим более ста двадцати сантиметров, а маленькое морщинистое лицо и остроконечная бородка придавали ему сходство с гномом. Он стоял выпрямившись, проявляя величайшее самообладание, какого я не наблюдала в подобных случаях у многих людей «цивилизованного» мира.
Всем, по-видимому, руководил Фейзи.
— Мы похороним ее здесь, — сказал он, — а не на обычном месте. Она слишком молода, чтобы лежать на общем кладбище.
Томаса не могла сдерживать себя, как Сейл. Она была матерью, которая около девяти долгих месяцев ждала и ощущала ребенка, еще до того как отец впервые смог взглянуть на него. Кроме того, она была женщиной и поэтому плакала, не сдерживаясь. Мне даже пришлось удерживать ее, чтобы она не бросилась в зиявшую могилу. Я сумела несколько успокоить Томасу, и она послушно позволила мне опекать ее, пока не закончилась мучительная процедура похорон.