Некоторое время спустя пришли мужчины и уселись на веранде. Я вышла к ним и села под крышей недостроенной хижины. Солнце безжалостно пекло на поляне, но в тени было прохладно. Андре Пичи встал, откашлялся и начал речь на кибира, а пигмей, охотник Моке, переводил ее шепотом. Андре, видимо, считал, что смерть не была естественной.
— Кто убил этого ребенка, который за день до смерти был таким здоровым и сильным? — спрашивал он. — Кто навлек зло на Базалинду?
Это была длинная речь, в середине которой он стал говорить о вполне материальных вещах. Как выяснилось, его отец был хозяином Томасы. Так как Базалинда умерла и не будет принадлежать отцу Андре, Томаса должна компенсировать потерю и дать отцу Андре пять кур. Моке сказал, что Андре Пичи прав. Эти пять кур уплачиваются за Базалинду. Даже при смерти должна быть справедливость.
Затем вперед вышел Мукабаса, сын Сейла и брат умершей Базалинды. Он стоял запорошенный землей из могилы, которую помогал рыть, и клялся отомстить врагу своей сестры. Мукабаса говорил в основном на кингвана, и я могла понимать его без переводчика.
— Я не пожалею времени, — говорил он, — чтобы найти того, кто навлек зло на мою сестру. Я не буду отдыхать ни днем, ни ночью. Месть — мой долг, и я выполню его.
Пока он говорил, я слушала, как Томаса причитала в своей хижине. Она не желала мести. Ничто не могло исцелить ее раны, кроме Базалинды, живой и здоровой, резвящейся возле деревни. Что такое месть в сравнении со смертью Базалинды?
Когда Мукабаса кончил, выступило много других ораторов — высокорослых негров и пигмеев. При этом они иногда отвлекались от главной темы. Одна из бывших жен Херафу произнесла даже речь о том, что женщины слишком часто стали изменять своим мужьям. Если послушать ее и комментарии к ее словам, которые давала Маласси, то единственными порядочными женщинами во всей деревне были Томаса, жена пигмея Аге-ронги и она сама.
Я не могла сообразить, какое отношение все это имеет к смерти Базалинды, но потом поняла, что в этих местах человек не так уж часто имеет возможность обращаться к такой большой аудитории и поэтому при случае стремится высказать все, что его волнует. Подобные явления я наблюдала и на собраниях людей в Америке.
Около четырех часов я отправилась в гостиницу, чтобы немного отдохнуть, и уже не возвращалась в деревню пигмеев.
Когда я день спустя провожала в деревню прокаженных Мейтейбо, женщину, которая обожгла ногу, то, проходя мимо могилы Базалинды, обратила внимание, то вся она покрыта свежими зелеными листьями. Рядом с могилой стояло блюдо с пищей, которую Базалинда уже никогда не съест.
На следующее утро пигмеи отправились охотиться сетью. Агеронга был шокирован таким святотатством.
— Неужели вы поймаете что-нибудь сегодня? — просил он у Фейзи. — Мы полагали, что вы подождете три дня.
— Базалинда была ребенком, а ее смерть — дело злого духа болози, — ответил пигмей. — Конечно, у нас будет мясо.
Действительно, после охоты они принесли мне и Пату рекрасную молодую антилопу.
— В наши сети попало четыре, — объяснил Фейзи. — Агеронга был неправ.
В тот же вечер Сейл, который в день смерти Базалинды держался лучше других членов семьи, пришел гостинице и попросил сигарет.
— Ночью у нас танцы, Мадами, — сказал он. — Это поминальные танцы. Чтобы прогнать злых духов.
Я спросила, нельзя ли и мне присутствовать. Сейл не особенно уверенно ответил, что можно. Я отправилась в деревню после ужина. Придя туда, я увидела танцующих мужчин, но не заметила ни одной женщины, пигмеи, видимо, были поражены, увидев меня. Некоторое время они продолжали танцевать, затем остановились и предложили мне сесть. Один из них, нарушая правила гостеприимства и, видимо, не подумав, заявил, что меня не ждали, так как эти танцы — табу[16] для женщин.
— Меня пригласил Сейл, — сердито отвечала я.
Вмешался Фейзи и сказал, что мне разрешается присутствовать, но я заметила, как он начал шептаться о чем-то с Моке. Все казались смущенными, поэтому, одарив присутствующих сигаретами, я собралась домой к большому и очевидному облегчению остающихся. Мне не хотелось уходить. Некоторые действия пигмеев говорили о том, что, позволяя им выпроводить меня домой, я лишаюсь возможности познакомиться с интересными религиозными церемониями. Однако я вряд ли могла поступить иначе. Даже их собственным женщинам запрещалось присутствовать, и они либо были заперты в своих хижинах, либо ушли из деревни.
16
Табу — полинезийское слово, обозначающее запрет, нарушение которого, по суеверным представлениям, карается сверхъестественными силами.