Я не могла более выносить этого. Сбежав с веранды, я быстрым шагом направилась по тропинке в деревню пигмеев и зашла к Херафу. Несколько дней назад я подарила ему голубую записную книжечку и огрызок карандаша. Я знала, что он не умеет ни читать, ни писать, но была уверена, что мой подарок заинтересует его. Не было никакого смысла говорить ему, что я скучаю по дому. Он не понял бы меня, если бы я стала рассказывать ему о снеге. Сведения Херафу об окружающем мире простирались не более чем на тридцать-сорок километров за пределы его деревни. На этот раз мы говорили не о недавней охоте, а беседовали о Томасе и ее горе, а также об ожидавшемся визите группы пигмеев из Валеси, с другого берега Эпулу. Разговаривая с ним, я вспомнила, что первое время просто не выносила его. Однажды кто-то из слуг гостиницы попросил его перенести один из моих вещевых мешков в хижину, которую построили для меня в пигмейской деревне, Херафу эта просьба пришлась не по душе.
— Выдумал просить меня таскать женские узлы, — сказал он и пошел прочь.
Однако за прошедшие месяцы мы очень полюбили друг друга. Он делал для меня стулья из прутьев и лоз, сметал листья с того места, где я собиралась сесть, и помогал мне изучать кингвана.
Во время беседы со мной пигмей вытащил из колчана записную книжку и попросил:
— Мадами, напишите что-нибудь в моей книжке.
Эскизным карандашом я написала следующее: «Херафу — хороший пигмей и один из лучших охотников в лесу Итури». Затем я объяснила значение этих слов. Это так польстило Херафу, что он в течение нескольких дней ходил в приподнятом настроении.
Когда я следующий раз посетила деревню пигмеев, Херафу преподнес мне в подарок новый стул. Усадив меня на этот стул, он стал прохаживаться около. Думаю, ему больше нравилось, когда я сижу, так как он не казался тогда таким маленьким. Он как бы надевал обувь на высоком каблуке. Смущенно помолчав и помявшись, он пошарил в колчане, вытащил записную книжечку и протянул ее мне.
— Мадами была бы очень добра, если бы снова написала что-нибудь в мою книжку, — попросил он.
— Что же я должна написать теперь? — спросила я.
— Напишите, пожалуйста, что всякий раз, когда белый человек будет фотографировать меня, он должен дать мне один франк, — сказал он. Я отрицательно покачала головой:
— Этого не стоит делать. Сейчас, когда наш гость фотографирует тебя, он дает тебе по меньшей мере пять франков. Это гораздо выгоднее.
Так как он, казалось, был удовлетворен лишь наполовину, я взяла книжечку и написала в ней: «Херафу — старейшина деревни и заслуживает особого уважения со стороны всех белых гостей». Когда я перевела написанное, он был так рад, что громко рассмеялся. Затем унес записную книжку домой, чтобы рассказать об этом жене.
В тот вечер пигмеи устроили танцы, чтобы отметить удачную охоту. Пат послал им бутылку пальмового вина, и они совсем развеселились. Херафу исполнил даже сольный номер — сплясал довольно приятный танец. Около десяти часов Фейзи остановил танцующих.
— Завтра мы продолжим большую охоту, — сказал он. — Моке видел буйвола в двенадцати часах ходьбы на север.
Семейные мужчины разошлись по хижинам. Фейзи собрал холостяков и стал что-то говорить им на кибира. Холостяки, очевидно, были слишком утомлены, и им были не по душе обращенные к ним слова. Некоторое время шел ожесточенный спор. Сулейман, у которого был самый низкий голос в деревне, начал кричать на холостяков. Он убеждал их в течение десяти минут, а затем, видимо ради меня, перешел на кингвана. Он почти плакал.