Две недели спустя я снова увидела племянницу, когда ее привезла из больницы другая няня. Моя сестра накопила огромную коллекцию ванночек для купания, грелок, стерилизаторов, весов, одежды, инструментов и бог знает чего еще. Мне все это казалось безупречным и отвечающим современным требованиям, однако медицинская сестра не разделяла этого мнения.
— Ужасно, ужасно, ужасно, — твердила она, — но, возможно, я как-нибудь справлюсь.
Как бы я хотела, чтобы эта медицинская сестра была теперь рядом со мной. Я бы показала ей очаг, в котором полыхали огромные поленья, пару сосок, обычно применяемых для кормления детенышей обезьян и генетт, и несколько старых пивных бутылок. Затем я бы сказала ей:
— Ужасно, ужасно, ужасно, но принимайтесь за дело и перестаньте хныкать!
Мысли о медицинской сестре, о том, как бы она разволновалась при виде всего этого, заставили меня действовать и удержали от причитаний.
Я взяла ребенка, жестом попросила пигмеев следовать за мной и направилась к госпиталю.
— Скажи мне ради бога, что я должна делать с этим ребенком? — набросилась я на Пата.
За свое двадцатилетнее пребывание в Конго Пат привык ко всяким неожиданностям и теперь сохранял полнейшее спокойствие.
— Видишь ли, Энн, — сказал он, — если мы не позаботимся о нем, он умрет. Мы не можем допустить, чтобы это случилось.
Я молча кивнула в знак согласия.
— Мы должны почитать медицинские книги и узнать, что нам следует делать, — продолжал он. — Наверное, это не так уж трудно.
Он был просто неподражаем! Конечно, все это не должно было казаться ему слишком трудным, потому что именно мне следовало стать нянькой, а не ему. Изучая энциклопедию 1911 года издания, я нашла множество сведений о грудных детях, однако там отсутствовали такие элементарные вещи, как рецепты. Затем я вспомнила, что у нас есть сухое и сгущенное консервированное молоко. Я достала коробку сухого молока, но на ней не оказалось никаких указаний. Зато на этикетке банки сгущенного молока (о радость!) указывалось несколько способов приготовления.
— Кипячение воды и приготовление смеси потребует некоторого времени, — сказала я Капапеле (малыш уже проснулся и сердито хныкал, когда мы возвращались в гостиницу). — Неплохо, если бы бабушка дала ему немного бананового сока.
Старуха отошла к дереву, росшему на краю лагеря, сорвала большой лист и ловко свернула из него воронку. Вставив ее в рот ребенка, она стала маленькими порциями лить в нее банановый сок, и мальчик вскоре перестал кричать.
Так как на все наши стеклянные бутылки были нанесены отметки с обозначением объема в метрических единицах измерения, мне пришлось обратиться к Пату с просьбой перевести единицы измерения на банке также в метрические.
Пока мы с Патом читали этикетку, энциклопедию и медицинские книги, пигмеи глядели на нас так, словно мы приготовляли колдовское зелье. Они были слишком напуганы, чтобы что-либо сказать нам, но я слышала, как они шептались между собой. Через некоторое время смесь из сгущенного молока, кипяченой воды и сока зрелых бананов была готова. Я налила смесь в одну из стерилизованных пивных бутылок, надела на нее соску и опустила бутылку в ведро с холодной водой охладить. Когда температура жидкости показалась мне подходящей, я дала бутылку ребенку. Пигмеи столпились вокруг, словно фермеры, соблазненные криками аукциониста. У них глаза вылезли на лоб, когда мальчик как ни в чем не бывало взял в рот соску. Очевидно, они никогда не видели ребенка, который сосал бы что-нибудь иное, кроме груди матери, и я тотчас превратилась в их глазах в волшебницу. Мой подопечный уснул, не успев осушить всю бутылку. Он был похож на игрушечного пупса, с которого его маленькая хозяйка сняла все одежды, оставив лишь в пеленке. Я положила его на середину нашей огромной двуспальной кровати, где он напоминал черного котенка, лежащего на заснеженном поле. Когда я стала давать ему еду второй раз, пигмеи опять с любопытством столпились вокруг меня. Они, по-видимому, постепенно убеждались, что все идет хорошо, даже трехлетний братишка моего подопечного решил улыбнуться. Бабушка боком подошла к кровати, похлопала малыша, а затем положила свою костлявую руку мне на плечо. Ее морщинистое, обвислое лицо напоминало коричневое яблоко, пролежавшее всю зиму на дне бочонка. Она сказала что-то на кибира, я не смогла разобрать что именно, но мне не нужен был переводчик. Я видела слезы, текущие из ее глаз и сбегавшие вниз по маленьким каналам-морщинкам. И я поняла смысл произнесенных ею слов.