Мужчины и женщины выбрались из своих хижин. Они разожгли костры из сухих поленьев, спрятанных под крышей. Пигмеи толпились вокруг огня, согревая свои маленькие обнаженные тела его благодатным теплом.
Херафу, не обращая никакого внимания на своих компаньонов, заострил палку, воткнул ее в землю возле костра и насадил на конец ее куски мяса. Он поворачивал ее то так, то сяк, изредка слизывая с пальцев сок, капавший с кусков мяса. Какой-то пигмейский мальчик хотел собрать капли в самодельную посудину, однако, получив шлепок от старика, с плачем бросился к матери, ища у нее утешения.
Тем временем подходили все новые женщины, чтобы занять свое место возле входа в большую хижину. Двенадцать молодых мужчин, словно обеспокоенных этим, собрались в кучку, украдкой бросая застенчивые взгляды на запретную обитель молодых девственниц.
Я вынесла наружу свой стул, который мне соорудил из веток и лиан всегда внимательный Фейзи, и села перед своей хижиной. Вновь ожили голоса, примолкнувшие во время бури. Я слышала хихиканье девушек в большой хижине и громкий говор одного из парней постарше, который, должно быть, похвалялся чем-то.
Анифа, женщина с отличным контральто, запела плавно и выразительно. Это была песнь любви и страсти. Кто-то аккомпанировал ей на барабане, тихонько ударяя по нему, чтобы не заглушить мелодию. Женщины тихо перешептывались, одна из них возбужденно смеялась.
Молодой пигмей, делая вид, что собирается подбросить дров в костер, отошел от своих приятелей, пересек небольшое пространство, отделявшее мужчин от женского кордона, и бросился к двери хижины. Томаса взмахнула прутом и зло хлестнула им по обнаженной спине парня. Сильные руки другой женщины описали широкий круг, ее лиановая лоза обвилась вокруг ног парня, и он тут же упал на землю. На помощь к нему поспешили два других парня, за ними смело двинулись другие, не выказывая никаких признаков страха перед наказанием, которое ожидало их. В один момент все смешалось, и началась свалка. Женщины пронзительно кричали и колотили парней. Я вздрагивала всякий раз, как наносился удар. Меня поражало то восторженное стремление к первой встрече с девушкой, которое могло устоять перед мучениями, выпадавшими на долю каждого из этих парней.
В разгаре шумной схватки я неожиданно услышала пение, доносившееся из большой хижины. Пели на кибира, однако надо было быть глухой, немой, слепой и очень бестолковой, чтобы не сообразить, что своим пением девушки стремились воодушевить молодых людей.
Вспышка молнии осветила поляну как раз в тот момент, когда один из юношей прорвался через заслон женщин. Он уклонился от последнего удара хлыста Томасы, пробежал мимо Анифы, все еще распевавшей страстную песнь любви, и ворвался в большую хижину. Удар грома разорвал воздух над лагерем, поглощая все человеческие голоса. Когда он стих, где-то в глубине большого строения мне послышался слабеющий крик девушки. Вслед за тем раздался мягкий грудной голос Анифы, которая запела другой куплет.
Я взглянула на Херафу, который согнувшись сидел возле костра, держа кусок жареной антилопы. Вот он повернул палку, и, убедившись, что мясо готово, вонзил в него свои зубы, словно ненавидел его сильнее всего на свете. Другая молния озарила вырубленное пространство. При ее ярком свете лицо маленького старика было видно столь же отчетливо, как в солнечный полдень. Он отвернулся, но я успела заметить слезы, которые катились по его щекам и бороде.
Следующий день был теплым и ясным. Казалось, буря выстирала его и оставила сохнуть на солнце возле экватора. Несколько мужчин, взяв свои сети и копья, пошли в лес на охоту, словно маленькие гномы, направляющиеся в копи у Золотой реки. Женщины занялись приготовлением муки из клубней маниоки и поджариванием пизангов. После полудня из деревни пришла группа пигмеев, а с ними старая бабушка и маленький Уильям Д. Мальчик держал в руках крошечный лук, не более школьной линейки, и был очень доволен. У него имелся еще и колчан из шкуры антилопы, но он, видимо, растерял все свои стрелы. Я наблюдала за ним, пока он гулял с другими детьми. Никто не смог бы догадаться, что он болел полиомиелитом. Уильям был очень рад нашей встрече и на ужасной смеси кингвана и английского пытался рассказать мне о том, что случилось по дороге от гостиницы. Я была счастлива видеть, как он легко бегает вместе с другими детьми.
Сознавая, что единственная возможность быть счастливым для него — это вести обычную жизнь пигмея, я с сожалением вернула его бабушке. Вырастить его так, как я могла бы воспитать белого ребенка, было бы утонченным видом жестокости. Он никогда не был бы счастлив с пигмеями и, став взрослым, никогда не нашел бы счастья среди белых.