— Тот, кто смотрит на Эсамбу, — сказал он тогда, — должен умереть.
За речкой Лейло, которая была не шире проселочной дороги, вновь раздалось мычание. Оно доносилось с разных сторон. Я была белой женщиной, обладающей знаниями, которые дало образование. Мне следовало вооружиться и выйти в темноту, чтобы найти ответы на все вопросы, которые мучали меня. Но ничего подобного я не сделала. Я повернулась и вошла в хижину. Мне не хотелось увидеть лицо Эсамбы. На заре прибежал один местный житель с известием, что в лагере Валеси, расположенном недалеко, за речкой Лейло, умер один из родственников Андокалы. Я обратилась к Фейзи, который находился возле костра, где готовился завтрак.
— Что, прошлой ночью ходил Эсамба? — спросила я.
— Да, Мадами, — ответил маленький человек. — Все мы слышали его и боялись.
Не знаю, почему я это сделала, но я положила свою руку ему на плечо, посмотрела в его угольно-черные глаза и сказала:
— Я тоже боюсь. Я не желаю смотреть на лицо Эсамбы.
Фейзи только кивнул в ответ. Весь день я размышляла об этом странном, безвестном несчастье, называемом Эсамбой. Чем больше я ломала голову, тем меньше могла оправдать страх пигмеев и свои опасения.
На другой день, взяв мольберт, я пошла рисовать Анифу. Она сидела перед своей хижиной и скребла себя маленьким ножом. На ней был небольшой передник из тапы с узором в горошек, нанесенным краской коричневого цвета. На шее у нее висели бусы из шариков кораллового цвета, а на запястьях было по два браслета из ярко-голубых шариков. Более не было ничего, что могло бы скрыть ее совершенную женственность. Она была идеальной моделью для художника: женщина с восхитительными линиями тела, Анифа напоминала только что распустившуюся прекрасную розу. Вся она так и просилась на холст.
Посидев немного молча, Анифа не очень громко запела своим звонким контральто. Она пела ту самую песню, которую исполняла у входа в обрядовую хижину, когда отважный юноша прорвался сквозь кордон женщин внутрь. Во время работы у меня возникло желание спросить ее о второй маленькой двери обрядовой хижины. Но я подавила свое любопытство. В конце концов я была в глубине лесов Итури. Кто я такая, чтобы раскрывать секреты алима? Почему я должна пытаться опровергнуть версию Софины? Какие у меня имелись основания для этого? Лишь несколько слез, скатившихся по щеке старого пигмея да слабый крик девушки, утонувший в грохоте грома.
Глава пятнадцатая
С берега реки Лейло мы перебрались на берег Макубы. Неподалеку отсюда находилось скопление большого количества соли на поверхности земли, часто посещаемое антилопами, окапи, буйволами и хищными животными, которые охотились на травоядных.
Бабуины и шимпанзе встречались здесь так часто, как кошки возле бойни. Обезьяны рассматривали нас, укрывшись в полумраке леса или забравшись на верхние ветви деревьев. Фейзи сказал, что неподалеку находятся слоны, но я не видела ни одного.
Мне казалось, что ввиду такого обилия дичи охота будет удачной каждый день. Но все получилось наоборот. Три дня подряд Моке, Саламини, Фейзи, Анголи, Ахеронга и другие охотники, полные надежд, уходили утром на охоту, а вечером возвращались с пустыми или почти пустыми руками. На третий день старики, вооружившись луками и стрелами, отправились к выходам соли. Там они соорудили из веток и листьев укрытия, в которых спряталось большинство их. Остальные, стараясь создать впечатление, что удаляется вся группа, с шумом вернулись в лагерь. Вскоре после их ухода на верхних ветвях появилась шумная ватага обманутых обезьян. Пигмеи стреляли по ним деревянными стрелами, сохраняя ценные стрелы с железными наконечниками для более крупной дичи. Стрелы летели беззвучно, и глупые обезьяны с любопытством наблюдали, как одна за другой падают вниз их подруги. Так было убито шесть обезьян. Спустя некоторое время они все же решили укрыться в более безопасное место.
Впервые за три дня в лагере появилось мясо. Женщины не стали ожидать возвращения охотников, ушедших с сетями; они приготовили мясо, и все с удовольствием стали есть его.
Я также отведала обезьяньего мяса, но не смогла доесть свою порцию. Оно имело тошнотворный сладкий вкус, отличный от всего, что я когда-либо ела.
Томаса и Анифа посмеивались надо мной, с аппетитом уплетая свои куски. Пока остальные лакомились обезьяньим мясом, я уничтожала жареные пизанги с салатом и земляные орехи, которые были обернуты листьями и запечены на углях.
Ночью вернулись охотники с одной дикой свиньей и цесаркой. Я заметила, что остававшиеся дома пигмеи не претендовали на мясо, добытое охотниками, считая, очевидно, что последние вполне заслужили право расправиться с ним сами.