Всё смешалось вокруг: и ужасающий вой спирали, и возгласы людей, и далёкое испуганное ржание лошадей, и внезапный рёв налетевшего ветра – почти такого же, что бушевал до этого. Всё повторялось, только вместо ниоткуда взявшихся молний, небо низвергалось сейчас этой нереальной вселенской аномалией, приводящей всё живое в округе в неописуемый ужас. Приходилось делать глотки и затыкать пальцами уши и рот во избежание перепадов давления. Семён схватил в охапку девушку и повалился с ней на землю, прикрывая сверху своим телом: как на войне, мелькнуло у него на миг. Василий Михайлович тщетно пытался удержать в руках края уцелевшей палатки, которые тоже готовы были сорваться и улететь в кружащуюся воронку смерча. Рядом с ним пролетела и шлёпнулась о ствол алюминиевая миска, превратившаяся в плоскую лепёшку, а чуть левее уха в дерево встряла зубьями вперёд столовая вилка. Ещё немного ближе, и вонзилась бы в висок. Спираль вращалась и выла как стон раненого медведя; ветер разносил всё вокруг по кусочкам, и если бы Губа не обхватил корень дерева – его унесло бы вместе с другими вывернутыми из земли растениями.
Вот и всё.
Вой прекратился; спираль свернулась в первоначальную точку сингулярности, и бушевавший до этого ветер стих так же внезапно, как и налетел. Вся эта аномальная вакханалия длилась не более двух – трёх минут. Моментально наступившая тишина врезалась в уши своим безмолвием. Так происходит, когда в тихой комнате внезапно выключаешь вентилятор. Раз! – и тишина. Ни ветерка, ни стрекота сверчков, ни уханья ночной совы, ни кваканья проснувшихся от шума лягушек. Полное безмолвие. Вакуум.
Семён поднял голову и огляделся. Приподнявшись на локтях, взглянул сверху на сжавшуюся под ним Люду, смотрящую на него расширенными от испуга глазами. Он подмигнул ей и поднялся: испуг, это хорошо, он быстро проходит. Гораздо хуже – страх: тот, если взялся за тебя – не отпускает долго, вплоть до паники.
Прислушавшись к окружающей тишине, он помог подняться девушке, обтряхивая её со всех сторон.
Во рту пересохло, страшно хотелось пить, да ещё и это непонятное давление в окружающем пространстве: в висках стучало, словно по голове били десятки молотков. Глаза слезились от пыли и сухой глины, которая попала в рот, уши и забилась комками в одежду. Люда надрывно прокашливалась и осматривалась кругом, успев глазами поблагодарить своего спасителя. Оба одновременно посмотрели на небо и непонимающим взглядом уставились друг на друга. Чёрт знает, что такое… Луна как луна. Будто и не было минуту назад этого страшного кровавого шара, пульсирующего в половину неба. Безмятежная, ласковая, она светила сейчас своим тихим светом: именно такую луну любят влюблённые, сидя где-нибудь в парке на лавочке под её манящем притяжении; как раз под такую луну у поэтов рождаются лирические стихи, которые они посвящают возлюбленным. Естественный спутник Земли парил в небе, как ни в чём не бывало.
Надо будет записать в дневник, рассудил Семён: Восьмой день – вошли в Зону отчуждения.
До этого у них пропали собаки одна за другой, но проводники предположили, что собаки ночью отправились назад в охотничью заимку, каким-то своим внутренним чутьём не желая далее продвигаться вглубь аномальной зоны. Кто их знает этих животных: может у них сработал природный рефлекс или степень собственной безопасности, в отличие от них, от людей. Получается, собаки умнее нас, констатировал Семён, ища глазами Василия Михайловича. Люда уже оправилась от испуга и звала профессора, перемещаясь по лужайке с опаской свернуть себе ногу. Вокруг, в радиусе километра валялись тут и там поваленные деревца, вырванные с корнями связки кустарников, коряги, ветви, куски глины, и везде, где только останавливался взгляд - камни, извилистые потоки оползней и обрывов, осевших в рыжую, бурлящую воду. Тут же обнаружилась ещё одна деталь, довольно неприятная глазу. Кругом, насколько позволял обзор, валялись трупы всевозможных животных – мелких и величиной с собаку: грызунов, хищников, травоядных. Затопленных, утонувших в коричневых потоках оползней, разорванных смерчем, раздавленных и размозжённых о деревья, перебитых и засыпанных камнями, без голов, без конечностей, с вывернутыми внутренностями, с остекленевшими глазами и вздутыми брюхами – они были повсюду. Будто невидимая коса смерти прошлась над долиной, губя всё без разбора и опустошая окрестность. Кроты, выдры, луговые собачки, горностаи, куницы, даже росомахи и застрявшая в ветвях дерева байкальская рысь, куда её швырнуло смерчем и размозжило голову о толстый ствол дерева. Смерть была повальной. Семён с Людой поспешили назад к лагерю. Приходилось переступать, переползать, пробираться сквозь наваленный бурелом и утихающие оползни – везде пузырилось, булькало, лопалось и трещало – это были единственные звуки, которые после тишины навалились на них все сразу.