Эпизод II. Невыносимая легкость одушевления
Познание внутреннего существа
Что в имени тебе моем, зовущий меня поодаль, по ту сторону? Да, ты, машущий мне рукой на том берегу чернеющей и быстрой реки. Я не вижу тебя, я лишь ощущаю твое присутствие, ощущаю твои невесомые прикосновения к моему пространству, к моему духу. Не зови меня, не пой мне этих дивных и чарующих песен — здесь и так слишком много голосов и немых звуков...
Моргаю. Я умею моргать. Двигаю пальцами — я умею двигать пальцами. Оказывается, мне подвластно мое тело, я могу управлять этим сложным и удивительным механизмом, который пока что непонятно, как и для чего создан кем-то. Что за мир? Что за окружающий поток? Здесь все вертится и кружится. Дует ветер, сухой и пустой, как омертвевшая засушливая пустыня, бывшая когда-то дивным и плодородным садом. Нет никого рядом. Только обременяющие приятные голоса, со временем начинающие, угнетая, превращаться в тихие стоны и агонии. Место, место. Место, место. Кто зовет меня? Куда? Тени, тени. Вокруг мелькают тени, скользящие образы, касающиеся моих мыслей, которые я пытаюсь познать, понять и увидеть, отличить и отделить от всего лишнего, что надоедает мне уже. У меня появляется первая эмоция, как первая росинка ранним утром на заре. Она стекает по зеленой и сочной травинке вниз, падая о мягкую землю и разбиваясь еще на десятки мелких капелек, молекул и атомов. Также и мои эмоции возвращаются ко мне: из одной эмоции, из одного чувства рождаются десять, из этих десяти — еще сто, из этих ста — еще тысяча и так до сумасшедшей и непостижимой бесконечности. Они пока что неописуемы, эти мои чувства, ибо я не до конца овладела своим сознанием и интеллектом, который мог бы описать все это в точных красках и подробностях. Но эмоции уже начинают свою летопись, так как, рождаясь, они мгновенно умирают, создавая свою собственную историю, которая начинается с крохотной крупинки всех процессов в моем организме. Теперь я начинаю осязать и обонять. Как будто в первый раз, но у меня deja’vu. Я могла делать это раньше? Нет, нет. Исключено и невозможно. Таким чудом можно овладеть лишь единожды, а забыть просто нереально! Ведь это навсегда. Историю создания этой кропотливой, постепенно выстраивающейся системы, нельзя просто так взять и перечеркнуть за один раз. Ведь это самое настоящее чудо. Как то чудо, которое мы испытываем при первой поездке на велосипеде, при первом снегопаде, при первом купании в речке, при первом поцелуе. Такое не забывается, такое может произойти только однажды, и больше оно не случится никогда. Первое невыносимое и незабываемое одушевление.
Эпизод III. Путь через тень
Мироздание покойников
Оглядываюсь — меня окружают такие же, как и я... наверное, люди. Так это называется. Да. Это то самое верно подобранное слово. Человек. Один, второй, третий, четвертый... тысячный. Все они смотрят на меня потухшими глазами, в которых должен априори возникать интерес, должно возникать познавательное любопытство, как у мальчишки, желающего понять, сколько сможет прожить бабочка в закрытом пространстве без живительного и бесценного кислорода, без шансов на выживание. Они стоят, не шевелятся. Боятся подойти. А вдруг я зло? А вдруг я уничтожаю все, к чему прикасаюсь? Ведь это вполне вероятно и обоснованно. Страх. Страх — это логичная и вполне объяснимая эмоция, основанная на смысле человеческого существования; которую вызывает неизведанность и непонимание того, что может случиться в определенной или критической, спонтанной ситуации. Испуг, он присущ всему, что может ощущать мир вокруг себя, что может видеть детали абсолютной и только своей собственной жизни. Проходит время, которое тут уже не имеет особенного или торжественно важного значения, которое ему так усердно все пытаются придать, идя на поводу у своих стереотипов о протекании мгновений, секунд, минут, часов в обусловленном пространстве. И тут сквозь неподвижную и мрачно бледную толпу ко мне прорывается дух. Человек, но он дух, призрак, мистическая субстанция, тщетно цепляющаяся за свое с этого момента окончательно и бесповоротно бессмысленное существование. Он, как я, ушел из этой жизни понапрасну, даже не имея малейшего представления о кодексе смерти, о кодексе восьми минут.