— Вот история, а? — Лагунцов повернулся к терпеливо ожидавшему Пулатову. — Жена вызова ждет, а о чем я ей сообщу? Что живу в особняке с цветочным газоном? Смешно! Вот, ангидрид твою перекись марганца. Не удивляйся, старшина, это я так ругаюсь. Душе вроде легче. После училища я в других краях службу начал, сразу привык к удобной квартире, а тут…
— Так ребята мигом все заштопают, — облизнув губы и складывая ладони крестом, почти весело заключил старшина. — В комнате глянец навести плевое дело, чего там…
— Да уж как-нибудь и сам не без рук, топор с лопатой не перепутаю, — заверил Лагунцов, на что Пулатов с удовольствием рассмеялся.
Лагунцов тотчас почему-то решил, что у старшины двое детей, непременно девочки, и непременно толстушки. Как-то не вязалось, не шло ему такое понятие — сын…
Прошло несколько дней, но Лагунцов толком так и не узнал, кто же у старшины — мальчики или девочки? Да и некогда было спрашивать, потому что сразу же начал действовать с быстротой освободившейся пружины, и, понятно, хлынуло на него все разом: дела, служба, рекогносцировка местности, инструктажи, списки личного состава, штатное оружие, запчасти к стоящему на приколе трактору, солярка…
Тесно было в старом доме, где размещалась застава. Котельную с двумя прожорливыми котлами и ту загнали в подвал, и кочегар выходил оттуда на свет, словно из преисподней. А если пожар? Перед кем оправдываться, что нет у тебя свободного помещения? Позвонил в горсовет и попросил использовать для нужд заставы соседнюю башню. Сам он уже побывал там, примерился к ней.
— Последние десять лет башней не пользовались ни разу, — добавил он в заключение. — Так объяснил мне Пулатов.
— Это кто, искусствовед? — озадаченно спросили из горсовета.
— Мой старшина, — учтиво, но в то же время и с гордостью поправил Лагунцов. — А уж он в этом толк знает, даром у него ничего не пропадает. Наверно, кое-кто и считает башню картинкой, — сказал он на всякий случай, — но у нас не бывает туристов. К тому же я прошу ее не для украшения. Кому, скажите, нужен красивый пень на дороге? А мне некуда ссыпать на зиму картошку…
На другом конце провода озадаченно переспросили: что подразумевается под картошкой? Лагунцов едва не рассмеялся — так понимающе прозвучал вопрос, словно капитан и впрямь зашифровал своей картошкой боевую технику или боеприпасы.
Излишний напор тоже был ни к чему, он мог привести к обратному результату, и Лагунцов, выдержав для приличия короткую паузу, пояснил про картошку. Раньше, на первой своей заставе, часть урожая картошки Лагунцов с солдатами закапывал в землю. Обыкновенно закапывал в обыкновенную землю, как это всегда делают рачительные хозяева в деревнях. Заранее сколачивали ящики, в земле рыли яму и ссыпали. Часть урожая — в хранилище, а часть — в яму. Польет землю дождь, укроет снег, а к маю выроешь — чудо, а не картошка, будто только что с поля: ни ростка нет на ней, ни вмятинки, сочная, пахнет степью…
Старшина Пулатов, поначалу внимательно вбиравший в себя рассказ Лагунцова, без дипломатии подвел итог: здесь не зароешь. Топь. Снег изредка упадет, и то слой тоньше простыни. Но рассказ старшины не возымел своего действия — Лагунцов уже закончил телефонный разговор и положил трубку.
Башню заставе отдали — просят люди, значит, надо. Самого пригласили зайти, как выкроится свободное время. Время не выкраивалось до тех пор, пока начальник отряда Виктор Петрович Суриков, возвращаясь с соседнего участка границы, не завернул к нему на заставу и не сказал вслед за приветствием:
— Похоже, вписались в местные условия? С обеспечения тыла начали, с картошки. Правильная линия, а?
Вскоре начальник отряда уехал, и Лагунцов решил, что самое время съездить в горсовет, хотя заботы связали его по рукам и ногам, не оставляя свободной минуты, чтобы оглянуться, просто отдохнуть за письмом к жене Леночке, недавно защитившей диплом и гостившей у родственников на Урале…