Он спохватился, что забрался памятью слишком далеко, когда почувствовал, что дыхание его сбилось с ровного привычного ритма, понеслось скачками, будто погоняемая лошадь в неумелых руках новичка.
«Стоп! — сказал он себе. — Что-то я становлюсь сентиментальным. Или старею? Не о том теперь надо думать. Не о том, не о том, не о том…»
В сущности, что о нем было известно тем, кому, может быть, уже утром предстояло вести с ним беседу? Практически ничего. И узнают только то, что он сочтет нужным, сообразуясь с легендой, им заявить. Прежде ему это легко давалось — искренность, особая доверительность в разговоре, которые сразу располагали к нему людей. Отработанный механизм взаимоотношений, верил он, не подведет его и теперь. Главное, держаться избранной тактики, первую часть которой он уже осуществил: благополучно избежал первичного, самого результативного, в общем, допроса, убедительно изобразив донельзя изнуренного, измотанного человека; все остальное должно пойти по накатанным рельсам. Иначе, считал он, все пройденное и приобретенное им за прошлую жизнь, — специальные навыки и собственное недюжинное чутье, поистине универсальное образование, включавшее знание четырех языков, — иначе все это ничто, шелуха, дым… А он пока что, до сего дня, ставил перед алтарем три свечки и твердо верил в три начала: себя, свои природные способности и, чего греха таить, капризную стерву — удачу, потому и не допускал мысли о случайном промахе или, упаси бог, провале.
«Ведь им даже не известно мое настоящее имя! — с тихой радостью подумал он и усилием воли вновь смежил веки, чтобы на сей раз уже без сновидений и нервотрепки скоротать ночь. — Для них я — всего-навсего Горбунов Николай Андреевич, ничем не примечательный инженер ничем не примечательной стройконторы; на том и будем держаться. Хороший бегун, если не может достичь призовой черты первым, сходит с дистанции. А мне до финиша еще далеко…»
В минуты, когда пропахшая духотой закрытого помещения и карболкой ночь сомкнулась над ним спасительной темнотой, давая отдых уставшему телу и истрепанным нервам, когда сознание меркло, успокоенное радужной феерией цветных картин, возникавших под крепко сжатыми веками, — в эти минуты он даже не подозревал, как недалек собственный его сход с дистанции, как неумолимо реален и близок последний его финиш в сумасшедших гонках по круто изгибающейся спирали… Много позже, по привычке суммируя итоги, он с иронией подумает, что, пожалуй, трех свечей перед алтарем всевышнего было мало. Наверно, не столь безмятежен был бы его сон в ту душную осеннюю ночь, подскажи ему провидение, дай намек, что подлинное его имя — Джеймс Гаррисон — стало известно компетентным органам задолго до того, как в Управление комитета государственной безопасности по Горьковской области поступил сигнал о странном пациенте — некоем Горбунове Николае Андреевиче, доставленном в травмопункт с тяжелейшей травмой черепа, в бессознательном состоянии. Это был сильный и мужественный человек, который, едва обретя способность говорить, обрисовал приметы напавшего на него человека, совпадавшие с обликом того, кто проходил по служебным документам под малопривлекательным псевдонимом Крот.
Дыхание спящего выравнивалось, пульс входил в норму…
— Янис, я жду доклада.
— Докладываю: объект — Рыжий — пересек трамвайные рельсы, вышел к аптеке. Заходил в два магазина — продуктовый и хозяйственный. Ничего не купил. Сейчас направляется к площади.
— Как ведет себя?
Динамик компактного переговорного устройства шипел и потрескивал, должно быть, питание подсело, но голос руководителя слышен был хорошо.
— Угрюм. По сторонам не смотрит.
— Будь внимателен, не упускай его из виду. У них сегодня встреча. Круминьша не видишь?
— Нет еще. Много народу.
— Круминьш на связи, — вклинился в эфир приятный басок.
— Илмар, как дела?
— Крот сегодня в отличной форме, исколесил полгорода. Дважды брал такси.
— Что-нибудь почувствовал?
— Вряд ли. Проверяется, как обычно.
— На тебе особая задача, Круминьш.
— Понимаю… Крот вышел на площадь. Столкнулся с мужчиной. Кажется, случайно. Попросил прикурить.
— Ведь он же не курит, Круминьш!
— Сейчас смолит вовсю, как заядлый курильщик.
— Чего-нибудь необычного не заметил?
— Нет. Как всегда. В руках дипломат. Больше ничего. Смотрит на часы. Вошел в молочное кафе.
— Что у тебя, Янис?
— Объект пересек площадь. Он что-то ищет. Остановился у кафе. Вошел. Всё. До связи!