Одинокая.
Не хочу, чтобы он мне его возвращал.
Я знаю, с ним я никогда не буду одинокой.
Глава 1
Джош (29 лет)
Три утра.
Запах твоих духов повсюду.
На мне.
На каждой вещи в нашем маленьком мирке.
Хлопковые простыни на нашей кровати пропитаны им. Он все еще держится на воротнике моей рабочей голубой рубашки, мысль о стирке, которой просто невыносима; на симпатичном фиолетовом шарфике, висящем на зеркале туалетного столика, том самом шарфе, который ты надевала несколько дней назад, когда ходила в магазин и смеялась, говоря, что он подходит по цвету к твоим отекшим лодыжкам.
В коридоре стоят твои новые туфли.
Твое пальто бесполезно висит на вешалке за дверью.
Днем, ты черная дыра, вокруг которой я маневрирую, никогда не приближаясь к ней слишком близко. Ночью же спотыкаюсь и падаю прямо в чернильную пустоту ее бездонных глубин, которая поглощает меня с головой.
Запах твоих духов повсюду.
Почему же он остался, если ты ушла?
Моргаю от яркого солнечного света, в котором утопает наша спальня. Шторы полностью раздвинуты, как в тот день, когда я нашел тебя.
Повернув голову набок, смотрю как световые индикаторы звука на радионяне с зеленого сменяются на желтые, и доходят вплоть до тревожного красного. Снова и снова загораются все три цвета индикаторов в ряду.
Тишина — три зеленых огонька.
Тишина — три зеленых огонька и еще три желтых.
Тишина — три зеленых огонька, три желтых и три красных.
Дорожка горящих индикаторов, предупреждающих о страданиях.
Он плачет, скорее всего, даже кричит.
Я не могу его слышать, потому что выключил это чувство. Отключил все свои слуховые рецепторы и заблокировал проникновение любого шума.
К тому же, я поставил радионяню на беззвучный режим.
Мне должно быть стыдно.
Я нужен ему, а меня там нет.
Ему всего восемь дней, а отец, который всегда должен быть рядом с ним, его игнорирует. Единственный оставшийся человек, благодаря которому он появился на свет. Его единственный родитель.
Единственный родитель, которого он будет знать.
Вчера мы привезли его домой из больницы. Дом кишел родственниками и гостями, незнакомыми людьми, которые наблюдали за мной и делали записи о моем психическом состоянии. Так они оценивали мою способность быть отцом для своих детей. Эти люди следили проницательным взглядом, как я передавал своих детей всем, кто хотел подержать их — моей матери, отцу, Айзеку, Лиаму, Нейту… абсолютно всем.
Если бы я чувствовал за собой вину, то мог бы уменьшить ее, сказав себе, что они в надежных руках у ближайших родственников — людей, которые будут любить и заботиться о них. Но, правда в том, что я ничего не чувствую.
Внутри меня пустота.
Я прохожу стадию боли. Мои мышцы ноют, а эмоции все еще причиняют страдания, но достаточно быстро я вообще перестаю чувствовать хоть что-то.
Мне очень комфортно ничего не чувствовать.
Я могу так жить.
Продолжать дышать, ничего не чувствуя.
И если очень повезет, то смогу так спать, потому что когда я сплю, вся боль и безразличие исчезают, и все становится на свои места, как и должно быть в моей жизни.
Утром я целую ее на прощание. Она улыбается и крепко сжимает мою руку, отказываясь отпускать ее, когда я пытаюсь отойти от кровати и поправить галстук,который съехал, благодаря ее шаловливым рукам. Ее спутанные белокурые волосы рассыпаны по подушке, а самые розовые в мире губы блестят от моего поцелуя. У нее большой округлый живот, внутри которого находится наш малыш. Она улыбается. Улыбается. Улыбается.
Это жизнь.
— Джош, родной, ты можешь покормить ребенка, пока я готовлю нам завтрак?
Фальшивая радость моей матери просачивается через приоткрытую дверь спальни, и воздух в моей груди превращается в камень. Рукой она держится за косяк, но остается стоять снаружи и ждет, что ее сын вернется к ней. Ожидает, что тот встанет, и будет вести себя как настоящий мужчина.
Я не обращаю на нее внимания и отворачиваюсь от постоянно загорающегося сигнала радионяни и ее жалобного тона.
— Джош, я знаю, что ты не спишь, — почти шепчет моя мать, осторожно переступая через порог комнаты. Она не хочет заходить сюда. Не хочет видеть, что я лежу на тех же самых нестиранных простынях, на которых нашел свою жену холодной, безжизненной и неподвижной. Моя мать не хочет мириться с тем, что если бы я мог, то испустил бы последний вздох на этих простынях.
Сегодня.
Я был бы счастлив испустить этот последний вздох сегодня.
— Он зовет тебя, Джош.
Я его не слышу.